Географ был одет в альпийские ботинки, подбитые три́конями[20], в охотничий просторный костюм с множеством карманов, которые были набиты инструментами, картами, пикетажными книжками и всякой нужной мелочью. На груди его висел маленький альтиметр, сбоку, как палаш, болтался на ремне геологический молоток.
Колесников шел в русских сапогах, ничем не подбитых, в обычной летней форме пограничника, и его раскрасневшееся равнодушное лицо никак не свидетельствовало о хорошем расположении духа. Он спотыкался и злился на себя, потому что каждый неловкий удар об острые камни отзывался на его сапогах.
Прыгая с камня на камень, путники шли вверх по узкой тропе вдоль течения потока, углубляясь в стеснившееся ущелье. За поворотом открылась пастбищная лужайка: здесь бродили коровы и овцы; дальше тропа оборвалась, началось скалистое бездорожье, только изредка разукрашенное пучками альпийских цветов и трав.
Сычов останавливался, брал по компасу азимуты, делал засечки, наносил в пикетажную книжку кроки маршрута, время, показания альтиметра, записывал все особенности пути. Шел дальше, проверяя работу шагомера счетом своих шагов. Шаги он считал тройками, чтоб не сбиться, и старался ступать как можно ритмичнее и равномернее.
Колесников сначала относился к этой работе с полнейшим равнодушием и во время остановок, отерев потное лицо рукавом или просто ладонью, старался хорошенечко отдышаться. Но когда Сычов попросил помочь ему в счете шагов, он покорно начал отсчитывать шаги тройками.
— Двести пятьдесят, — говорил Сычов, останавливаясь.
— А у меня двести тридцать семь, — сконфуженно отвечал Колесников. — Неужели ошибка, товарищ Сычов? Будто бы считал правильно.
— Ничуть не ошибка, — улыбался Сычов, — просто шаги у вас подлиннее моих, это и хорошо, буду записывать и мой счет и ваш…
К полудню Колесников стал отставать. Ему неловко было признаться, что он устал, однако он оправдывал себя тем, что географ-то спал всю ночь, а он вот шел с самого рассвета. Сычов предложил позавтракать. Сели на камень, съели по банке консервов, запили их холодной водой.
— У вас, конечно, нет такой привычки, как у меня, — подбадривал Колесникова Сычов. — Я-то ведь уже четыре месяца без отдыха хожу по этим горам.
Шли дальше. Ущелье превратилось в узкую теснину. Отвесные стены нависли так, что, казалось, наверху можно было перепрыгнуть с одной на другую. Острые мысы врезались в речной, заметно сузившийся поток, и их приходилось обходить по воде — тут было не до счета шагов и не до разговоров. Теченье сбивало с ног, леденило кожу, путники разувались и обувались все чаще. Колесников хотел было лезть в воду, не снимая сапог, но Сычов не разрешил:
— А потом в мокрых сапогах на лед? Чтоб ноги отморозить? Нельзя.
Колесников уже проклинал про себя все на свете. И черт его дернул вызваться на заставе! Пришел командир: «Кто охотник прогуляться по горам вместе с одним тут ученым из экспедиции? Только предупреждаю: командировка трудная будет, чтобы не подкачать…» Вызвалась чуть ли не вся застава. А как ему, Колесникову, усидеть, когда другие встают? И отличник, и первый стрелок, и поощрений имеет немало! Вызвался, да еще погромче других. Ну и назначил его начальник заставы…
— Товарищ Колесников, теперь прямо туда полезем. Что скажете?
— Куда? Туда, что ли?
Над ними темнела крутая каменистая осыпь. Она уходила высоко вверх под нависшие черные скалы, куда, казалось, и козлу ввек не добраться.
— Крутенько! — покачал головой Колесников. — А только, раз надо… — и, умолкнув, он в отчаянии полез прямо на осыпь.
— Постойте, постойте, дайте я запишу!
«14 час. 40 мин. Последняя заросль дикого лука. Высота — 3430. Правобережная осыпь. Свернули для прямого подъема на основной водораздельный хребет. Направление на 225°».
На середине осыпи Колесников выдохся. Он бессильно опустился на колени и цеплялся за камни руками, чтобы не сползти вниз. Камни сыпались из-под него ручьями и, все ускоряя бег, подпрыгивая, как мячи, стремительно неслись вниз. Кровь стучала в висках. Сердце хлопалось о грудную клетку, как всполошенная курица. Колесников задыхался и как-то весь сразу обмяк.
— Э, да вы, я вижу, немножко устали? — откуда-то сверху проговорил Сычов.
Колесникову показалось, что Сычов над ним насмехается. Колесников ничего не ответил.
— Ничего… Это просто разреженный воздух… Вы, главное, не торопитесь. Отдохните… Помочь вам?