Конечно, условия работы здесь исключительно трудные; конечно, возразить ему нечего: водителям третьего класса самостоятельно водить машины здесь не разрешено. Но это не значит, что вместо помощи ей в приобретении опыта Курбанов должен под любым предлогом отстранять ее от поездок! И тут дело не только в ответственности, которой боится он. Тут дело похуже: в нем сохранилось еще презрительное отношение к женщине, деспотическое стремление проявлять над ней свою власть!..
«Вот и вчера, — скотина он: «руки слабые»!.. Просто самому прокатиться хотелось. Сел на мою машину, уехал, а свою разваленную оставил… Вот покажу ему, — со злобой думает девушка, налаживая его машину, — как с ремонтом не справится и первый класс! Приедет — не скажет, что мне кто-нибудь помогал. Перед всеми смеяться буду над ним!»
Головка блока цилиндров уже приболчена. Кольца оказались в порядке, масла еще не гонят. Можно было и не снимать головку блока, все дело-то, как выяснила Нафиз, в карбюраторе.
«Дурак он, этот Курбанов, — расковырял жиклер! Из-за такого пустяка машину в гараже держит! Запасного, конечно, нет, вот и кричит, что сложный ремонт!.. Свой ему запасной поставила, черт с ним, лишь бы не знал, куда ему глаза деть! Теперь только отрегулирую клапана, зажиганье налажу, и готова будет машина!..»
Нафиз в злобном вдохновении возится с частями двигателя. Ей жарко, капельки пота выбегают из-под кепки, струятся по ее измазанному автолом лицу. Где-то за пределами сарая опять пощелкивает морзянка. «Наверно, Колька за семьсот километров в любви объясняется!» — прислушавшись к морзянке, размышляет Нафиз; как и всем здесь, ей известны любовные сомнения Кольки в благосклонности той Клавочки, которая служит радисткой на центральной рации строительства.
Но вот морзянка умолкла, Колька вместе с Пономаревым входит в сарай.
— Нафиз! Ты что делаешь тут? Ремонтируешь?
— Ага! — не оборачиваясь, отвечает Нафиз.
— Курбанову хочешь нос утереть? — добродушно усмехается Пономарев, положив тяжелую ладонь на плечо Нафиз.
Нафиз выпрямляется, строго глядит на него:
— А рука твоя здесь при чем?
— Погоди, не в руке дело! — серьезно отвечает Пономарев, принимая, однако, ладонь. — Как машина? Годится? Понимаешь, Колька принял сейчас… Рассказывай сам, что принял!
Коренастый синеглазый радист глядит на девушку прямым, испытующим взглядом.
— На взрывном участке номер семьдесят девять, первом, значит, отсюда, — обвал…
— Убило кого-нибудь?
— Не убило. Подрывнику Гульмамадову ногу сломало, а Терентьич — прораба знаешь? — спрыгнул на снег, с ним вместе в реку скатился. Вылез-то целый, но, кажется, воспаление легких схватил… Фельдшер с восьмидесятого уже верхом выехал, а медикаменты, целый ящик, понимаешь, — у нас. Курбанов неделю назад взял его на свою машину, а сейчас глядим — ящик этот за палаткой лежит.
Рассуждения о том, может ли Нафиз, не дожидаясь возвращения водителей, выехать в самостоятельный рейс, были недолгими. Пономарев брал ответственность на себя, но Колька решил запросить управление.
Начальник строительства, узнав, что погода хорошая и что уехавшие за мясом машины вернутся не раньше чем через два дня, разрешил Нафиз выехать. Час спустя машина была к рейсу готова. Радостная, заранее торжествующая Нафиз, накинув на плечи ватник, вывела грузовик из сарая. Колька и Пономарев взвалили на платформу ящик с медикаментами, несколько длинных бревен, закрепив их крест-накрест на кузове, три круга веревок, топор и несколько кайл. Бревна, веревки и инструмент нужны были участку для закрепления оползня.
Путь предстоял большой. Нафиз прихватила с собой запасные канистры с горючим и маслом.
— Счастливо! — промолвила Нафиз, нажав на педаль стартера. — Колька, уйди с дороги!
— Постой, постой, а с фарами что у тебя, понимаешь?
— Ладно там — с фарами. До темноты успею вполне! — насмешливо отозвалась Нафиз, давая ход.
Колька отскочил от машины.
— Нехорошо это, понимаешь! — крикнул он, припустившись рядом с машиной.
— Понимаешь, понимаешь, — передразнила его Нафиз. — Все понимаю, но только нет у нас лампочки ни одной!
Этих слов Колька, оставшийся сзади, уже не услышал. Нафиз, прибавив газа, вывела машину на тракт и помчалась к лиловеющему на юге перевальному гребню, которым замыкалась широкая и ровная каменная долина нагорья.
Солнце стояло в зените, дорога по долине была прямой и гладкой, и, хотя впереди высились два перевала, весь путь до участка требовал не больше восьми часов. Нафиз не беспокоилась ни о чем: перевалы разделаны хорошо, а четырехкилометровая высота долины над уровнем моря могла бы сказаться на ком угодно, но только не на таджичке, рожденной в здешних горах. С первых дней своей жизни привыкла Нафиз и к разреженному воздуху, и к резким сменам температуры, и к одиночеству в безмерных горных пространствах.