Саида понимала, что дни, проведенные здесь, не исчезнут бесследно из ее дум. Но скорее, скорей бы уж домой!
Она еще раз взглянула в окно — солнце уже поднялось над горами. Решили выйти, кинуть первый взгляд на еще незнакомый город, хоть немножечко осмотреться. В белой шелковой кофточке, закрутив по таджикскому обычаю свои черные косы вокруг ковровой узорчатой тюбетейки, надев легкие, изящные зеленые туфли, Саида вышла на пальмовую аллею и сразу же встретилась с Ефремовым. Он стоял под деревом, в светло-сером костюме, и разглядывал пеструю уличную толпу.
— Может быть, прогуляемся вместе? — здороваясь, предложил он. — У нас есть часок времени, а потом наши друзья повезут нас куда-нибудь, оглянуться некогда будет!
Саида с удовольствием приняла предложение Ефремова — с ним она чувствовала себя легко и просто. Бывают такие располагающие к себе люди — молчаливые, очень спокойные и тактичные, в глазах которых, чуть улыбчивых и проницательных, светится широкий, просторный ум. Этот худощавый, приветливый в обращении, полный энергии человек понравился ей при первом знакомстве в Москве, когда Саида, Меимбет и Ефремов встретились, чтобы быть представленными друг другу и обсудить предстоящую им поездку за границу. Ефремов тогда, за столом институтского кабинета, ничего не сказал о себе, ни о чем не расспрашивал и других, но Саида сразу подумала, что есть у него и большой опыт, и внимательность к людям, и такт.
Уже в пути сюда Саида чувствовала, что Ефремов и в ней самой увидел нечто привлекавшее его, увидел то, что было гордостью ее души, — прямоту, правдивость, принципиальность… Да, эти свойства свои она берегла в себе.
Медленно поднимались они по крутой, узкой и малолюдной улице, так плотно укрытой ярко-зеленой листвою деревьев, что ничего вокруг, кроме старых глиняных стен азиатских домов, не было видно. Только что внизу были шумный проспект, проложенный по европейскому образцу, многоэтажные дома, автомобили, тенты над витринами открывающихся в этот час магазинов; крикливые продавцы в одеяниях самых разнообразных, служивые люди, спешившие, видимо, в учреждения и конторы, — а вот уже и нет ничего европейского в этой тихой древней улочке, ведущей куда-то на холм.
Не сговариваясь, Саида и Ефремов свернули сюда, потому что им хотелось подняться куда-нибудь в такое место, откуда они увидели бы весь город. Навстречу попадались ослы с ведрами, переметными сумами или хворостом, подгоняемые коричневолицым, морщинистым стариком в халате и выгоревшей грязной чалме или босоногим, в отрепьях мальчишкой. И старик и мальчишка с одинаковым любопытством разглядывали высокого иностранца с красивой госпожой, зачем-то в этот ранний час оказавшихся на этой глухой улице, идущих почему-то пешком и не сопровождаемых слугами…
Саида поняла, что их принимают за англичан или за американцев, ей было неприятно смотреть, как встречные старики, почтительно кланяясь, прикладывая руки к груди, стараются не встретиться с нею глазами; как мальчуганы, разглядывая ее, робко жмутся к стенам домов, торопясь оказаться на наиболее почтительном расстоянии от встреченных чужестранцев, а потом, пропустив их, ускоряют шаг…
Пройдя какие-то сложенные из крупных камней полуразваленные ворота, Саида и Ефремов оказались на выложенной красноватым плитняком площадке. Уличка поворачивала круто вверх по склону. Вокруг тесно лепились глиняные лачуги, а край площадки был обведен каменным парапетом — остатками стены маленького древнего укрепления.
Саида остановилась, и рядом с нею остановился не произнесший ни слова за всю дорогу Ефремов…
— Вот город! — сказал он. — Смотрите теперь!
Отсюда открывался вид на часть города, расположенного в долине между горой, на которой находились они, и голубой, чистой, неширокой рекой. Ярко зеленел противоположный берег реки — там начинался лес, заполнявший долину до подножия крутых гор, красноватых, сухих, бесплодных. Перед рекою, направо, простирались четко нарезанные кварталы европейского города — площади, проспекты, а налево, на холме, обведенном старинной стеной, нагромождался серый хаос глиняного старого города, изборожденного затейливым лабиринтом улиц и переулочков, узких, тесных, без всякой зелени. Купола старинных храмов, башни, арки ворот, минареты возвышались над скученными жилищами. Еще левее, за окраиной города, начинались рисовые поля, путаная сетка оросительных каналов, резкая и прямая линия шоссейной дороги, уходящей к горам.