— А знаете, что означают эти огни? Эта мачта — над домом правителя. Если в темноте огни горят, значит правитель и его семья изволят находиться дома и пребывают в полном благополучии.
— И никаких неприятных происшествий не предполагается?
— Ну, этого, положим, никто не знает… Однако, Саида-ханум, скушайте хотя бы фрукты, нас ждут, машина подана. Ефремов уже уехал, а мы с вами поедем в другое место.
— Куда же?
— Сейчас за город, вернее, вон туда, на окраину. Я просил, чтобы нам показали текстильную фабрику. Посмотрим, как живут здешние рабочие.
— Лучше бы не смотреть. Сердце разрывается!
— Ну, наши сердца должны все это выдержать! Нам с вами еще придется потрудиться — суметь найти слова, чтобы описать все это!
— А кто с нами поедет сегодня?
— Деятель какой-то местной общественной организации.
— Я готова, Меимбет! Идемте, возьмите, пожалуйста, мой зонтик.
Длинная открытая машина с поднятым тентом стояла у дверей гостиницы в окружении толпы любопытных и изможденных рикш, готовых везти на своих велосипедах-колясках любого господина.
Представитель местной общественной организации вежливо поздоровался с Саидой и Меимбетом, что-то односложно кинул на своем языке шоферу, и автомобиль помчался по улице, огибая пронзительно кричащих, шарахающихся от него рикш, минуя уже открывшиеся рестораны и харчевни, из которых доносился джаз, насилующий здесь слух утром, днем, вечером, ночью — в любое время суток. Констабили, как здесь называют полицейских, исказив английское слово «констэбль», своими палками поднимали с панели бездомных нищих, спавших повсюду прямо на улицах, у стен домов, под заборами; великолепные лимузины мчались, не соблюдая никаких правил движения; на всех углах, пристроившись к многоэтажным домам, мелкие лавочники, стуча, горланя, зазывая, совали под нос прохожим блестящие дешевые колониальные побрякушки — браслеты, кольца, брошки, тоннами привозимые американскими бизнесменами. Шум, гомон, зазывания продавцов сопровождали путь машины через европейские кварталы города… Очень скоро машина выбралась в старый город и помчалась мимо накаленных солнцем бараков из гофрированного железа, вдоль сточных канав, ныряя в ямы, прыгая на ухабах, поднимая удушливую, едкую пыль…
Представитель местной общественной организации, маленький черноусый человек в белом костюме сообщал последние газетные новости и коротко рассказывал обо всем, что в пути обращало на себя внимание Меимбета и Саиды.
Наконец, миновав огромный пустырь, края которого были распаханы под посевы риса и залиты зацветшей водой, машина остановилась у длинного полуразваленного забора, перед которым в лужах воды резвились голые дети… Над покосившейся аркой ворот виднелась намалеванная на ржавом железном листе надпись на местном языке, обозначавшая название фабрики и фирмы, которой эта фабрика принадлежала.
— Я надеюсь, нас с вами примут любезно, — сказал деятель. — В прошлом фабрика принадлежала английской компании, но ради некоторых удобств компания предпочитала прятаться за туземной вывеской, а теперь эту фабрику перекупили американцы… Они, наверное, намалюют здесь какую-нибудь красотку, пьющую кока-колу! Нам удобно пройти на эту фабрику, потому что подлинных хозяев вы здесь не встретите, — им сюда незачем и приезжать, у них есть тут свой администратор — из наших горожан, я с ним знаком.
Саида, Меимбет и их спутник вышли из машины и сразу, окруженные детьми, на все голоса просящими подаяния, двинулись к воротам.
Но осмотреть текстильную фабрику не удалось. Заплывший жиром надсмотрщик, теребя брелок золотой цепочки на своем необъятном животе, в принужденной улыбке обнажая мелкие желтоватые зубы, не пустил приезжих дальше конторы. «Господин администратор фабрики, видите ли, сегодня у себя дома, в городе. Он не совсем здоров, но его гостеприимство известно всем, и если бы сейчас он был здесь…»
Словом, Саиде, Меимбету и их спутнику пришлось снова миновать огромный пустырь, края которого, распаханные под посевы риса, были залиты зацветшей водой, и пройти по лужам к арке ворот с намалеванной на ржавом железном листе надписью, обозначавшей название фабрики и фирмы.
Надсмотрщик проводил приехавших до выхода, рассыпался еще раз в любезностях и очень тщательно запер ворота, когда Саида, Меимбет и крайне смущенный общественный деятель оказались на пыльной дороге.
Утирая платком капельки пота, показавшиеся на его лбу, спутник Меимбета и Саиды предложил: