Саида вместе с Меимбетом подошла к одной из ниш, в которой стояли рядом мужчина и женщина, как будто менее испуганные, чем другие. Саида попробовала заговорить с ними на фарси.
— Бог милостив! — сказала Саида, обращаясь к женщине. — Кто вы? Кто эти люди, живущие здесь? Не бойтесь нас, мы ничего не хотим вам плохого!
— Мы — временные творения этого мира, испытывающие милость бога! — вместо женщины ответил мужчина, чьи чресла были повязаны грязной тряпицей, а борода была всклокочена и спутана.
Но во взоре этого человека, сверкающем и голодном, Саида уловила горечь иронии и некое, так не вязавшееся со всем его обликом высокомерие.
— Мы живем здесь, — произнес он, — и платим за наше жилье хозяину… Что вам нужно от нас?
— Разве у этого преддверия ада есть еще и хозяин? — изумилась Саида.
— У всего на свете есть хозяин. Каждую луну мы платим ему три монеты. Разве наше достойное света очей ваших обиталище не стоит, госпожа, этих денег? — ответил мужчина на ломаном фарситском языке. — Я работаю на фабрике господина Махрам-Али. Моя жена тоже работает там. Каждую луну получаем мы шесть монет. Разве плохая жизнь?
— Кем вы работаете? Что за фабрика?
— Мы — веретенщики. Текстильная фабрика. Вот, рядом она!
— А кто эти люди кругом?
— Кто знает? Все люди. Все платят. Есть непотребные продавщицы своего тела. Есть воры. Есть безумцы, нашедшие блаженство в парах опиума. А есть и честные рабочие, испытывающие милость бога… Идите дальше от нас. Что надо вам? Взорам ференги нечем усладиться у нас… Мы не тревожим ваш покой, не тревожьте вы наш! Вам будет лучше!
В словах мужчины была угроза. Конечно, Саида могла назвать себя, сказать, что она явилась не из-за океана… Этот всклокоченный, полуголый, но не потерявший гордости человек заговорил бы совсем иным тоном! Только к чему было делать это? Да и уместно ли?
Саида тронула за локоть Меимбета, пересекла двор, направилась к ступеням поперечной стены, над которыми полукружьем высилась арка. Поднялась по ступеням. В проходе под аркой Саида чуть было не споткнулась о нечто простертое на каменной плите и остановилась, испуганная: перед ней лежало человеческое существо, скрюченное, распространяющее ужасный запах разложения. Сначала Саида подумала, что это труп, прикрытый обрывком бараньей шкуры. Но, обойдя лежащее тело, Саида увидела лицо женщины — еще молодое, невероятно исхудалое лицо; глаза — огромные, осмысленные глаза, выражавшие ужас. Перед лицом этой полуживой женщины на каменной плите лежала деревянная ложка, стояла пустая глиняная миска. Содрогнувшись, Саида увидела обрубок ноги женщины, завязанный грязными тряпками, распухший и потемнелый от уже начавшейся гангрены.
Саида не решалась ни о чем спросить эту женщину, не посмела даже взглянуть ей в глаза — с перехваченным дыханием, Саида быстро спустилась обратно по ступеням и чуть не наткнулась все на того же мужчину, с которым только что разговаривала.
— Кто эта женщина? — вырвалось у Саиды. — Что с нею?
— Эта женщина была такой же здоровой, как вы, госпожа! — спокойно ответил тот. — Колесо судьбы повернулось так, что ей уже не уйти отсюда… Ваши заморские машины делают такие дела… И лучше, я сказал, вам уйти отсюда!
— Нет, нет… Вы должны мне рассказать о ней!
— Хорошо, госпожа… Расскажу!.. Брат этой несчастной работал на той же фабрике. Заболел и был уволен хозяином. И умирал в келье — в той, откуда сейчас доносятся душераздирающие стоны какой-то одержимой женщины, накурившейся опиума. Эта одержимая — жена уволенного рабочего. Видя, что муж ее умирает, она отправилась в дальнее селение, узнав от мужа, что в том селении живет его сестра.
Обе вместе они вернулись сюда. Денег на железнодорожный билет у них не было. Они сели на буфера узкоколейного вагона. Проводник вагона столкнул их на ходу с поезда. Сестре уволенного рабочего отрезало колесами ногу. Жена рабочего осталась цела. Она все-таки доставила сюда эту раненую, но, вернувшись, узнала, что муж ее умер и умер ее ребенок. Она сошла с ума, и теперь предается парам опиума, и, наверное, тоже скоро умрет, потому что уже несколько дней ничего не ест… А вот та, о которой спрашивает ханум, осталась там, в проходе, куда сумела доползти с дороги, по которой обеих женщин привезли какие-то люди на повозке, запряженной быками, — селяне, направлявшиеся на городской базар. Осталась лежать и лежит — милость божья над ней. Кто еще может помочь ей?