Но ты знаешь также, что там, снаружи, есть и другие сведущие. Их не может не быть. Ты умнее большинства, но — не гений. Если правда известна тебе, то и другие ее знают. Вот бы поговорить с одним из них и разделить этот груз. Тогда ты бы, наверное, смог выдержать, по крайней мере еще какое-то время.
Но админы этого не хотят. Они не дают вам встретиться. Нескольких предоставленных самим себе скептиков можно сдерживать, но если позволить им объединяться, то они создадут такую силу, которая разорвет пузырь лжи. И что произойдет тогда? Наступит конец или начало? Смерть или возрождение? Как бы то ни было, они этого не допустят. Ты это понимаешь, и они понимают, что ты понимаешь.
Ты не можешь ничего сделать.
Ты не можешь ничего сделать.
Ты не можешь ничего сделать.
Однако кое-что ты сделал.
И что теперь они сделают с тобой?
Глава 6
Айзенберг катил перед собой коляску по привычному маршруту, вдоль берега Альстера.
— И что он собой представляет, этот твой начальник? — спросил отец.
Айзенберг помолчал, скорее по привычке, чем от неожиданности. Именно отец научил его думать прежде, чем говорить. Отец давно догадывался, о чем думает сын.
Рольф Айзенберг до пенсии работал судьей Высшего земельного суда Гамбурга. Сын унаследовал от него чувство справедливости, но не способность читать мысли, какой, как иногда казалось Айзенбергу, обладал его отец.
— Он надменный. Он считает, что, проработав несколько лет в Нью-Йорке, стал лучшим полицейским на планете.
— Он на самом деле лучший?
— Не знаю. Я до сих пор ни разу не наблюдал его в следственной работе.
— Но он тебя наблюдал.
— Ну, как сказать, косвенно. Была одна операция, она провалилась.
Айзенберг рассказал о случившемся.
— Если бы ты не отдал приказа к наступлению и девушка пострадала бы, я бы посадил тебя за неисполнение должностных обязанностей и оставление жертвы в опасности, — сказал отец.
Айзенберг не ожидал услышать другого ответа. Его отец был грамотным судьей, но по отношению к собственному сыну вряд ли мог быть объективным. Однако было приятно услышать одобрение отца.
— Грайсвальд так не считает. Он убежден, что преступник не выстрелил бы. Говорит, мол, у того не было причины портить свой бесценный товар.
— Значит, он плохой полицейский.
— Почему?
— Хорошему полицейскому всегда ясно, что он не может знать, что происходит в голове у преступника и что тот сделает в следующий момент. Просто невозможно знать, находится преступник в ясном сознании или помутненном, или он принял наркотики, или у него просто плохое настроение.
— Пожалуй, ты прав.
— Конечно же, я прав. Ты правильно поступил, мой мальчик.
— Спасибо, отец.
— За правду не благодари. Лучше скажи, что ты теперь намерен делать.
— Что ты хочешь сказать?
Отец в инвалидном кресле развернулся к нему и посмотрел укоризненным взглядом. Парализованная часть его лица свисала вниз, но взгляд был ясным. Пусть его восьмидесятилетнее тело и выказывало признаки угасания, но ум оставался острым.
— Не притворяйся. Ты меня не проведешь.
— Вечером в четверг я разговаривал с Эриком Хэгером.
— Твоим другом из ФУУП? И что он посоветовал?
— Он считает, что мне нужно перевестись в другой участок.
— И ты намерен последовать его совету?
— Я не уверен. Грайсвальд мне посоветовал то же самое.
— Но тебе не хочется подчиняться его решению? Понятное дело. Но, возможно, он сказал это, прекрасно понимания, что ты так не поступишь с твоим-то упрямством. Возможно, он не собирается расставаться с тобой, а лишь хочет обуздать тебя и сделать подконтрольным.
Неужели ситуация была настолько очевидной? Айзенберг всегда считал, что хорошо разбирается в людях. Однако, похоже, не тогда, когда речь шла о нем.
— Эрик сказал то же самое.
— Так ты будешь искать себе новое место?
— Это не так легко.
— Все зависит от твоих запросов. Я предпочел бы стать сельским участковым, чем бегать на поводочке за некомпетентным начальником.
Айзенберг ухмыльнулся, представив себе отца в полицейской форме.
— Нужно посмотреть объявления — возможно, где-то ищут руководителя уголовного комиссариата.
— Я могу позвонить своему давнему другу, министерскому советнику Дегенхарту. У него сохранились связи.
— Спасибо, отец. Но сегодня все объявления публикуются в Интернете. Я что-нибудь найду.
— Неужели ты правда веришь, что Интернет может заменить личные связи?