Почему-то страшнее всего было ехать в лифте. Я нажала на кнопку десятого этажа, и двери не закрывались целую вечность. Потом металлические челюсти медленно-медленно поползли навстречу друг другу. Наконец они сомкнулись, но лифт стоял бездвижно ещё, наверное, минуту, прежде чем тронуться.
Когда лифт затормозил на седьмом этаже, я вся сжалась, ожидая, что сейчас двери откроются, и я увижу Алекса. Но на площадке стояла женщина в лёгком цветастом платьице, домашних тапочках и с блюдом в руках, явно направляющаяся в гости к кому-то из соседей сверху.
В квартире Инна хотела помочь мне с вещами, но я попросила её постоять на стрёме у окна, чтобы меня не трясло от ожидания звука ключа, вставляемого в замочную скважину. Конечно, мы заперлись изнутри на защёлку, но что делать, если Алекс станет ломиться в дверь?
Впопыхах я кидала в рюкзак всё, что попадалось под руку, ещё кое-что рассовала по пакетам… И вот мы опять в лифте. На этот раз вероятность столкнуться внизу с Алексом была действительно высокой. Но почему-то было уже не так страшно. Может, я просто устала бояться.
В вагоне метро в животе у меня словно что-то лопнуло, и распирая изнутри, меня залил эйфорический восторг. Всё оказалось так просто! Я на свободе! А мне месяцами, годами мерещилось, что я увязла в какой-то чёрной трясине, из которой невозможно выбраться. Я обнимала рюкзак, пакеты лежали на коленях у Инны. Время от времени я улыбалась ей шалой улыбкой, и она устало улыбалась в ответ.
Пара недель растянулась на два месяца, за которые я немного успокоилась, раздобыла номер хорошего психотерапевта и прочитала бесчисленное количество статей о том, как выйти из деструктивных отношений.
В конце концов Инна решила съехаться со своим Антоном, и мы совершили взаимовыгодную рокировку: я заняла комнату, которую раньше снимал Антон, а он унаследовал мой цветастый широкий стул из тесной кухни, на котором, сложив ноги по-турецки, я любила проводить вечера в последние два месяца. Я устроилась в книжный магазин и вместо дорогих сеансов психотерапии стала одну за одной читать книги из отдела психологии. Это было удивительное чтение. Я поняла, что я невротик, но ни в чём не виновата. И что целая наука бьётся над тем, чтобы помочь таким как я. Вопрос о том, в какой мере виноват Алекс, оставался открытым. В некоторых книгах таких как он называли «абьюзерами». По ним получалось, что эти абьюзеры виноваты во всём. А по другим книгам выходило, что Алекс тоже невротик, но другого типа, нежели я. Поэтому он и не мог вести себя иначе.
Я читала книгу за книгой, но по-прежнему не понимала, что именно мне нужно делать, чтобы стать «здоровой личностью». Тем не менее это чтение здорово меня успокаивало. Количество авторов, исследований, учёных, размеры отдела литературы по психологии внушали мне уверенность в том, что мой случай наверняка не самый запутанный и сложный. А значит легко поддастся распутыванию, стоит мне набрать волшебный номер телефона, что хранится у меня в контактах. И хотя номера я не набирала, да и денег на психотерапевта у меня по-прежнему не было, стоило мне только подумать о длинных полках, полных психологических книг, как настроение улучшалось, и мой день словно подсвечивался тёплым сиянием будущего.
И вот однажды вечером после работы я просматривала вакансии, что делала почти каждый день — это стало своего рода ритуалом. Некоторые из них я сохраняла в избранное, собираясь написать письма работодателям завтра, на свежую голову. Но завтра появлялись новые объявления, и пока я их изучала, голова переставала быть свежей.
На самом деле проблема была в том, что в интересных мне вакансиях от кандидатов требовали каких-то конкретных умений, а я ничего толком не умела. Я умудрилась закончить филологический факультет, не прочитав ни «Гамлета», ни «Войну и мир» и не усвоив элементарных правил орфографии, вроде отличий в употреблении частиц «не» и «ни». Когда нам растолковывали философию Шопенгауэра, у нас с сожителем как раз была «трудная полоса», и после еженощных скандалов я засыпала на лекциях. Написав несколько удачных эссе по английской литературе, я не вовремя влюбилась в однокурсника, что стало поводом для очередной серии выяснения отношений. В результате я вообще перестала посещать институт, и меня едва не исключили. Вдобавок к этому у меня была ужасная память, которая теряла даже то, что мне удавалось усвоить.
Но в тот день я наткнулась на видеообъявление от Школы бардонавтики. Тогда эта тема была совсем новой, и о ней почти никто не знал. Однажды я прочитала в научно-популярном журнале о том, что одна из версий теории мультивселенной получила подтверждение в виде удачного эксперимента по перемещению в параллельную реальность. Учёные назвали эту реальность «Бардо», позаимствовав санскритское слово, обозначающее «промежуточное состояние». И хотя это была огромная развёрнутая статья, больше я ничего из неё не помнила. Да и эти фрагменты всплыли в памяти только потому, что их пересказали в объявлении. В видео объясняли, что бардонавтика требует особого таланта, что никто толком не знает, как происходит перемещение в Бардо, и поэтому в строгом смысле слова научить этому нельзя. Существует лишь набор приемов, который может способствовать перемещению, но помогает он не всем. По статистике школы, приблизительно каждому двухсотому кандидату удаётся переместиться в Бардо. Но лишь у каждого тысячного способность перемещаться достаточно стабильна для того, чтобы стать основой профессии.