Одик прикинул глазами высоту глыб. Стенки их были бугроватые, в трещинах, изломах, углублениях.
— А, пожалуй, можно, — сказал он. — Босиком. Глыбы-то не гладкие.
— Ты ошалел! — ужаснулась Оля. — Голова закружится!
До чего ж плохо думала она о нем! И Одик понял: он должен влезть. В лепешку разбиться, но влезть. Ведь она в грош его не ставит! Словами не докажешь ей, какой ты на самом деле…
А какой он на самом деле? Конечно, не трус…
— Полезем, — твердо сказал Одик, — и не на эти, а на ту, что в воде… Сбрасывай сандалии!
— Ты с ума сошел! — крикнула Оля, радостно стряхнула сандалии и побежала к морю. Вода обожгла ноги, она подошла к глыбе и закинула голову. — Ого, даже не пробуй!
К ней приблизился Одик в закатанных выше колен штанах, которые у него, как и у папы, всегда сползали с живота. Он был так неуклюж, боязлив, а решил забраться на такую глыбу… Как он даже подумать об этом мог!
Одик положил ладонь на стенку.
— Лезь.
Оля повернула к нему голову:
— Ты вправду?
Крепкие руки брата приподняли ее. Сумасшедший!
Оля зацепилась руками за выступ, подтянулась, укрепила в кривой ноздреватой выбоине ступню, пристроила рядом вторую — кажется, ничего, устойчиво — и подала руку. Одик взялся за нее и полез. Она втиснулась всем телом в камень, зажмурив от страха глаза. Ничего, удержала его. Одик очутился рядом. Полезли выше. Впереди она, за ней он. Ее руки быстро выискивали и цеплялись за любую неровность, ноги ощупывали скалу, выбирали упор, и Оля подтягивалась выше. Она всегда легко лазила на деревья, а на эту скалу лезть было не трудней.
Вот только Одика приходилось тянуть. Он сопел, лицо его напрягалось, раздувалось, как резиновый шар, — вот-вот лопнет! Но он лез, только еще сильней пыхтел. Вот и последний метр подъема. Оля закинула за верхний край скалы руки, выпачкала в птичьем помете ладони и поморщилась.
— Ура! — Она подтянулась на руках и встала. — Лезь скорей!
Пальцы Одика легли к ее ногам, появилось его мокрое лицо — даже в волосах блестели капли. Он животом вывалился на площадку и встал. Его коленки были в царапинах. Даже на лбу краснела тоненькая ссадина. Одна штанина раскаталась. Он тяжело дышал, а губы улыбались…
— Виден пароход? — Он вытянул шею.
— Виден, — сказала Оля, хотя ничего, кроме хвоста черного дыма, не видела.
Здесь, на скале, было прекрасно! Хоть понятно теперь, почему городок называется Скалистый. А то ведь ровненький внизу, только выше начинаются горы… Было прохладно, и Оля поежилась. Море отсюда казалось зеленоватым, бесконечным. И все в бликах. И прозрачное до дна — то галька, то гряды водорослей: есть бурые, темно-фиолетовые бороды, есть и зеленые… Впереди, под самой скалой, дна не видно. Ох, наверно, и глубоко там!
— Одька, вот бы мама увидела!
— Визгу бы! — сказал брат.
И ей понравился его снисходительный тон: на этой высоченной скале все казалось немножко иным.
— Был тут кто-нибудь до нас? — спросил Одик.
— Миллион раз! Смотри. — Она показала на окурок, торчащий из щели в камне.
— Верно, — огорчился Одик. — А я думал, здесь есть лишь чаячьи гнезда.
— Полезем назад, — попросила Оля, — мне холодно и надо домой, а то мама, наверно, уже проснулась. — Оля подошла к краю скалы, глянула под ноги, и внутри что-то оборвалось: как они теперь слезут отсюда? Стены круто падали вниз, и совсем не видно было, куда ставить ногу. А как высоко: сорвешься — и насмерть!
— Одя, — спросила она, — как же мы слезем?
— Как влезли, так и слезем, — бодро сказал Одик. Он подошел к краю площадки, и Оля увидела в его глазах испуг. — Ничего, сейчас…
Он встал на коленки, повернулся спиной к берегу и спустил в пропасть ноги. Заболтал ими, но, видно, не мог отыскать надежного упора. Выбрался на площадку, лег на живот и стал оглядывать стенку. Лицо его медленно становилось серым. Он посмотрел на Олю, и губы его скривила странная улыбка:
— Попались в плен… Ничего, вертолетом снимут.
— Ну да, не хватало еще!.. — вспылила Оля.
Голос ее вдруг надломился, и из глаз брызнули слезы.
— Да брось ты… — Одик погладил ее по голове, а у самого губы так и тряслись. — Как-нибудь… Ведь здесь люди ходят… Кто-нибудь поможет…
— Но эти скалы в стороне от пляжа, — проплакала Оля.
— Покричим — услышат. — Он опять улыбнулся ей своими бескровными, сразу посиневшими губами.
— Смотри, мальчишки! — вскрикнула Оля. — Давай их попросим?
— Не надо мальчишек, — сказал Одик. — Лучше взрослых подождем.
И посмотрел на берег.