Карпов выпрямился, отпил немного вина и рюмкой показал через окно на стену в их комнате, где висел яркий эстамп — женщина в пестром платке.
— Узнаете? — спросил он.
— Да как вам сказать… — замялся отец.
Карпов был деликатен и не стал их мучить.
— Сарьян. Подлинный. Портрет восточной женщины, внизу собственноручная подпись есть, жаль, что карандашом, но все-таки… Ненавижу подделки.
— Понимаю вас, — сказал отец.
— Привез из Москвы один человек, по рекомендации которого у нас жил Геннадий Вениаминович.
— А у нас было море Айвазовского, — сказала вдруг Оля, — если б не оно…
— Помолчи, пожалуйста, — попросила мама.
Одик притих. Он был в каком-то оцепенении. Он вдруг понял, что ничего не знал раньше о жизни. И все, что с ним было до приезда сюда, — все это была не жизнь. Он вышел в сад, в его зыбкий зеленый сумрак. Здесь было прохладно и тихо. Одик, свесив голову, задумался. В это время где-то вблизи, за оградой, раздались ребячьи голоса, смех, и вдруг в его щеку с силой ударилось что-то тяжелое и студенистое. Левый глаз остро защипало. Под ноги плюхнулась прозрачная трясущаяся жижа.
— Ма! — закричал Одик и, закрыв рукой саднящий глаз, бросился к дому. — Меня кто-то ударил! — Губы его скривились.
— Опять эта банда! — сказала Лиля. — Какие сейчас жестокие, бесцеремонные мальчишки! Идем скорей сюда, я тебе промою лицо.
— Это они медузой бросились, — сразу определил Виталик. — Надо, в конце концов, проучить их… Чтоб знали, как бросаться и кричать под окнами.
Больше до самого вечера неприятностей не было. Укладываясь спать, Одик слышал частые, шипучие, как газировка, всплески волн и легкие, без особых переживаний и волнений, вздохи моря, теплый шорох листвы в саду, видел тонкие лунные блики на застекленном портрете восточной женщины. Проснулся он в полночь от чьих-то криков и оглушительных выстрелов, прогремевших где-то недалеко. Он вскочил с постели, вскинул голову, сжал в руках подушку. Прислушался. Все в комнате глубоко спали. Выстрелы смолкли. А может, они приснились ему?
Одик потер лоб, лег и тут же заснул.
2
Пленники
Проснулся Одик от тихого шепота:
— Вставай, Лень… Идем к морю!
— Дай хоть на отдыхе поспать. — Отец отвернулся, и полная щека его, как блин, отдавилась на подушке.
Ну что мама пристала к нему?
Комната была наполнена ярким светом и запахом моря. За окнами заливались птицы и доносилось странное сердитое бормотание.
— Ма, я с тобой пойду, — вдруг отозвалась шепотом Оля и тотчас выпрыгнула из-под одеяла.
— Спи, — приказала мама. — Тебе надо спать.
— Ну, ма, — захныкала сестренка (ага, и она способна хныкать!), — я уже выспалась.
— Ну хорошо, только тихо… Одика не разбуди.
«Все правильно, — подумал Одик, — отец в отпуске, я — на каникулах, надо же хорошенько отдохнуть».
Он поудобней расположился под одеялом, послушал тоненький свист из приоткрытого отцовского рта и тотчас забылся.
Мама с Олей, вернувшись с моря, разбудили их.
— Вставайте, бегемоты… Сколько же можно!
Отец умолял хоть на полчасика еще оставить его в покое. Одик валялся под одеялом из солидарности с ним. Вот Георгий Никанорович удивился бы, узнав, что они еще дрыхнут!
Прежде чем встать, отец долго сидел на тахте, тер сонные глаза и зевал, и со сна лицо его казалось еще толще и круглее. Вид у него был довольно разбитый, и во дворе, над цементным углублением, он нехотя плескал на лицо холодную воду из крана.
— Ма, — спросил Одик за завтраком, — ты что-нибудь слышала ночью?
— Нет, но на пляже говорят, что хотели ограбить магазин подарков. Да кто-то помешал.
Одик поежился: здесь так уютно и тепло, так пахнет морем и цветами и вдруг эти грабители, эти выстрелы.
После завтрака все собрались к морю, но Одик задержался.
— Идите, я догоню, — сказал он.
А сам бросился искать Виталика. Может, тот, боясь отказа, стесняется первым подойти к нему, старшему?
Виталик сидел у каменного сарая и ножом чистил тоненькую морковку.
— Виталик, пошли с нами к морю, — сказал Одик.
Тот покачал головой:
— Мне нужно клубнику полоть, мама просила, а то дядя Ваня сегодня на дежурстве, а Пелагея у нас нерасторопная.
— А кто она?
— Тетка… Работает у нас… Но, как говорит папа, не очень утруждает себя.
В это время опять раздалось странное злое бормотание.
— Кто это? — Одик почувствовал легкую дрожь в теле: после ночных выстрелов он был немножко настороже.
— Индюки. Идем, покажу.
Виталик повел Одика по дорожке, посыпанной морским гравием. То и дело наклоняя головы, стукаясь лбами о плоды зеленых еще гранатов и абрикосов, подлезая под виноградные лозы, обходя ароматные клумбы с цветами, они пришли в конец сада. Там в загончике из проволочной сетки расхаживали индюки. До чего же это были отвратительные создания! Не лучше кондоров, питающихся падалью. Ходят надменно, шеи голые, розоватые, а под клювом болтается какая-то красная сопля. И, судя по их неприятному скрипящему бормотанию, они были недовольны решительно всем в этом зеленом благоухающем мире.