— Роза, ты не можешь дальше тянуть, — говорить мама. — Скорпиус скоро будет здесь!
— Ты ничего не знаешь! — плачу я, и слезы текут по щекам, и это не только от боли. Скорпиус должен быть здесь.
В этот момент дверь в коридор распахивается, и Скорпиус оказывается на пороге, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться.
— Р-роза… я… только… узнал… и… прости… — он задыхается и хватает меня за руку.
— Это… хорошо… ты… здесь… сейчас, — выдыхаю я, пытаясь отдышаться.
— Я пойду, — произносит Джинни и уступает Скорпиусу место. Она хлопает его по плечу, прежде чем уйти.
— Может, мне тоже стоит уйти…
— Нет! — перебиваю я маму. — Мама… ты мне нужна!
Она берет меня за вторую руку. Теперь я могу тужиться.
*
Это какое-то безумие. Не могло оно случиться именно сейчас. Слишком рано. И у меня даже нет времени, чтобы подготовиться, когда…
— Хорошо, Роза, мне нужно, чтобы ты тужилась сейчас.
Я могу сделать это. Могу помочь ей тужиться. Глубокий вдох. Все в порядке. Будь сильным. Сильным, как Роза.
Она почти не кричит, когда тужится в первый раз, пот стекает по ее лицу, а рыжие волосы торчат в разные стороны, чего раньше я никогда не видел. Никогда еще я не любил ее больше, чем сейчас.
— У меня не получается! — кричит она после первого толчка. — Слишком больно, я не могу!
— Да, ты можешь, — тихо говорю ей на ухо, — ты можешь это сделать, я знаю, что можешь.
— Нет, я не смогу, — всхлипывает она.
— Ребенок показался, Роза, тебе нужно подтолкнуть! — торопливо говорит целительница.
— Я не могу тужиться… не могу…
И тогда меня осеняет. Я знаю, как помочь ей пройти через это! Это ведь очевидно!
— Да, ты права, ты не можешь.
Она шокировано смотрит на меня, как и ее мать. Даже целительница вытаращилась на меня. И все они думают, что я свихнулся.
— Что ты сказал? — шипит Роза. Должно быть я сошел с ума, сказав такое женщине, которая рожает.
— Ты не сможешь этого сделать, — пожимаю я плечами, — ставлю десять галлеонов, что ты не сможешь. Ты слишком мягкотелая. Подумай, даже твоя тетя Одри справилась.
Вот оно. Роза тужится. Кричит. И ей удается протолкнуть ребенка вперед.
— Вот и все, Роза! — восклицает целительница. — Уже показалась головка. Давай, еще чуть-чуть!
Головка моего ребенка. Какое облегчение. Я смотрю на мать моего ребенка, подарившую ему жизнь, и сразу же жалею, что сделал это. Так много крови, просто отвратительно. Розе повезло, ей не нужно на это смотреть. И я никогда не стану об этом ей рассказывать.
— Давай, Роза, еще раз, — говорю я ей, — докажи, что я ошибаюсь, детка.
Она тужится так сильно, как только может, кричит, стонет, ругается, обливается потом, а затем…
Крик новорожденного заполняет всю палату. Роза откидывается на подушку, изможденная и опустошенная, насквозь пропитанная потом. Гермиона плачет и целует дочь в лоб, а Роза шепчет:
— Я же говорила, что справлюсь…
— Поздравляю, — улыбается целительница, показывая ребенка, — у вас мальчик.
Вот это да.
Комментарий к Глава 34. Кровь, пот и слезы
*Крапивка — это розыгрыш, когда предплечье крепко обхватывается двумя руками, а затем ладони резко проворачиваются в разные стороны, чтобы растянуть кожу и заставить ее покраснеть. Сами помните, как все в детстве проходили через это)
========== Глава 35. Зови меня мамой ==========
Я падаю на кровать, совершенно измученная, слезы катятся по лицу, смешиваясь с потом. Невообразимая боль, к которой я, как казалось, уже привыкла, стала слабее, но вовсе не исчезла, и у меня такое чувство, что больше мне не придется летать на метле. На самом деле, я вообще не уверена, смогу ли когда-нибудь хотя бы просто сидеть на стуле. Мама целует меня в лоб и говорит, что ужасно гордится мной. Скорпиус же не сводит глаз с ребенка — моего ребенка — целительница Торн держит его на руках и, похоже, Малфой перестал даже дышать.
— Поздравляю, — говорит целительница Торн, — у вас мальчик.
Мальчик… у меня сын. У него десять пальцев на руках и столько же на ногах, и выглядит он совершенно здоровым. Целительница Торн позволяет Скорпиусу разрезать пуповину, очищает малыша, заворачивает в белое покрывало и протягивает мне. Он такой крошечный. Торн говорит, что он достаточно крупный, особенно для того, кто родился раньше срока, и веса в нем девять фунтов*. Но он такой маленький. И я боюсь, что могу что-нибудь ему сломать. Я хоть правильно его держу? Он больше не плачет и глаза у него закрыты. Как человек может быть таким маленьким, но причинять столько боли? Крики его стихли через несколько мгновений после того, как стенки матки перестали укрывать его от внешнего мира.
— Привет, малыш, — шепчу я ему. Интересно, узнает ли он мой голос? Может, мне бы стоило добавить в тон больше сарказма и наорать на Джеймса, тогда бы он почувствовал себя в знакомой обстановке. Понимаете, он, должно быть, слышал все, что говорилось вокруг за все месяцы беременности. Дерьмо, что касается Джеймса, я должна ему двадцать галлеонов.
— Он… он великолепен, — потрясенно шепчет Скорпиус. Я тоже в восторге. А еще я думала, что Скорпиусу удастся придумать нашему ребенку более подходящее имя, чем «великолепный», но полагаю, что это самое подходящее слово для него. Он великолепен.
— Он просто прекрасен, — шмыгает носом мама, наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть его. — И он похож на тебя, Скорпиус.
Думаю, она это говорит, чтобы заполнить паузу. Все новорожденные выглядят одинаково. Тем не менее Скорпиус буквально светится от гордости после ее слов.
— Могу я подержать его? — нервничая, спрашивает Скорпиус. Я передаю ему ребенка, поддерживая под головку. Скорпиус выглядит неловким, держа его, и напуган до чертиков. Ведь именно это же чувствую и я. После того, как плацента отошла, а целительница взмахом палочки очистила все, мама выходит, чтобы рассказать о прибавлении в нашем семействе. Целительница надевает крохотную синюю шапочку на голову ребенка, улыбается нам и оставляет наедине.
— Он очень похож на ловца, да? — спрашивает Скорпиус, который теперь уже с большей уверенностью держит его. — Он будет самым лучшим ловцом, которого когда-либо видели Уимборнские осы! Он перевернет все представления о Квиддиче.
— Ему минута от роду, тебе не кажется, что ты слишком уж спешишь? — зеваю я, прикрыв глаза.
Я не думаю, что была когда-нибудь настолько сильно вымотана в своей жизни. Как-то Джеймс на пятом курсе заставил меня пробежать двадцать кругов вокруг квиддичного стадиона с сумкой, полной кирпичей на спине, но даже тогда я не была хотя бы наполовину так же вымотана. Мне трудно держать глаза открытыми, и я почти завидую тому, что ребенок крепко спит на руках у Скорпиуса.
— Ты молодец, Роза, — слышу я голос Скорпиуса, — не знаю, как ты это сделала.
Я тоже не знаю, как это сделала.
*
Я открываю глаза и понимаю, что проспала до самого утра, заснув вчера в восемь вечера. Насколько я помню, папа, мама, Хью заходили в палату, а вот остальные, как мне кажется, отправились по домам. Ну, все, кроме Скорпиуса. Он спит в кресле рядом с моей кроватью. Сейчас около девяти и ребенок по-прежнему спит. Может быть, люди все же ошибаются. И, возможно, дети не плачут всю ночь напролет. Или, быть может, это просто мой ребенок идеален.
Рука Скорпиуса свешивается со стула, и он внезапно просыпается, оглядываясь вокруг, чтобы понять, где находится.
— О, ты проснулась, — хрипло говорит он.
— Ага, — отзываюсь я, хотя не чувствую, что проснулась окончательно. Такое ощущение, что я застряла в странном сне, все еще пытаясь понять, будет ли он хорошим или же станет моим самым худшим кошмаром.
— Целительница сказала дать тебе это, если будет больно, — он протягивает мне флакон с зельем. Я выпиваю его, так как боль приходит, стоит мне только сесть.
— Целительница заходила?
— Да, она пришла, когда малыш проснулся в первый раз, — зевает Скорпиус.
— Он просыпался? — я не помню, чтобы он просыпался. Конечно же, я бы его услышала. Я же не могу оказаться настолько ужасной матерью, что даже не услышу плач собственного ребенка.