– У нее красивая грудь! – настаивает он.
– Она учитель! – вскрикиваю я от отвращения.
– Ну и что? Учителя тоже люди, – пожимает он плечами и достает пачку мини-лягушек из кармана. – Будешь? Ты же не завтракала.
Я беру одну из них, а затем щелчком пальцев отправляю фантик ему в голову.
– Как ты узнал, что я не завтракала?
– Я очень наблюдательный, – отвечает он и закидывает шоколад в рот. – Я знаю о каждом твоем шаге.
– Мой личный маньяк, – говорю я. – Я просто поражена.
Комфортное молчание царит между нами, пока карета преодолевает обратный путь до школы. Время от времени я вижу, что Малфой немного подавлен, но нет ничего, как мне кажется, что могло бы его подбодрить. Я лезу в сумочку, чтобы точно убедиться, что у меня нет ничего с собой, что могло бы его заставить улыбнуться или даже рассмеяться, а затем я нащупываю это – снимок с моего первого осмотра. Я никогда не показывала его ему. Захочет ли он его увидеть? Я думаю, что есть только один способ выяснить это.
– Хм, Скорпиус? – говорю я, признавая, что его имя с моих уст звучит довольно странно, учитывая, что я привыкла его называть «Малфой». Он смотрит на меня слегка удивленный тем фактом, что я обратилась к нему по имени. – Э-э… вот, – и я вручаю ему снимок. Его лицо остается невыразительным в течение нескольких секунд, а затем он расплывается в улыбке.
– Это… Это с обследования? – спрашивает он, выглядя немного напугано. Я перебираюсь на сидение к нему, чтобы смотреть на снимок вместе. Все это немного странно на данном этапе.
– Ага, снимок, – отвечаю я. – Смотри, у него нос.
Он поднимает бровь и вновь начинает рассматривать его. Скорпиус выглядит совершенно очарованным:
– Это самая крутая вещь в мире, – говорит он. – То есть… Я не вижу его, но он просто удивителен.
– Забирай, – решаюсь я.
– Правда? – спрашивает он.
– Да, храни его. Жаль, что я не показала его тебе раньше, – отвечаю я.
– Не важно, – говорит он еле слышно. – Роза, давай оставим ребенка.
========== Глава 18. Длинная ночь ==========
Иногда лучше сдержать тошноту, особенно после того, как кто-то сказал тебе, что хочет сохранить вашего ребенка… Особенно, если это все происходит на обратной дороге с похорон. Но когда я поступала так, как лучше?
Ну, думаю, это его уж точно отвлекло. Я ведь так и не дала никакого ответа. Могу сказать, что он действительно пытался не показать своего отвращения, вызванного моей внезапной рвотой, которое все равно отразилось у него на лице. В конце концов, меня стошнило прямо на его кожаные ботинки. Что же, могло быть и гораздо хуже. По крайней мере, лучше уж на ботинки, чем в лицо. Тогда было бы все ужасно.
Скорпиус возился с очищающими чарами, а я чувствовала себя просто ужасно на протяжении всей дороги, чтобы решиться вновь заговорить. Он ничего не сказал, видимо ожидая, что меня может еще раз на него стошнить. И когда мы прибыли в школу, я развернулась и ушла в спальню, чтобы просто прилечь. Где я теперь и нахожусь. Наступило уже послеобеденное время, но в спальне совершенно пусто. Я этому безумно рада, ведь мне нужно обдумать все, что сказал мне Скорпиус до моего фиаско с рвотой.
Он хочет оставить ребенка. Хочет, чтобы мы были родителями. Хочет, чтобы мы вместе меняли подгузники, кормили, купали, воспитывали его или ее, пока еще учимся? То есть, я хотела сказать, понимает ли Скорпиус, на что он обрекает себя? С детьми приятно общаться с расстояния десяти метров, а не когда вы должны о них заботиться каждую минуту, каждый день, это все не выглядит так уж и весело. Что если он или она заболеет? Я паникую в таких ситуациях. Когда Хьюго заразился ветрянкой, я позвонила маме и сказала, что Хью умирает, и она должна поторопиться домой, так что я почти не была рядом с ним в те дни. Я получила хорошую взбучку. Но что делать, если я не смогу почувствовать связи с ней или с ним? Что если меня поразит тяжелая форма после родовой депрессии, и я просто не захочу его или ее?
Что если я не такая, как моя мама?
Мне всего лишь шестнадцать. Ну, почти семнадцать, но это совсем не важно. Я считаю, что я еще слишком маленькая для этого. Я не говорю, что шестнадцатилетняя не может быть хорошей матерью. Я верю, что может. Я просто хочу сказать, что я еще не готова. Мое развитие еще где-то на уровне семи лет. Нет, это, конечно же, гораздо лучше, чем у Джеймса или Фреда, но все равно я еще слишком маленькая. И поэтому, когда моему ребенку будет семь, мое развитие станет где-то на уровне четырнадцати лет… И что тогда получается, у четырнадцатилетней матери есть семилетний ребенок?
Вот видите, это просто еще одно доказательство, что я не готова ко всему этому. Я не могу даже правильно расставить акценты в сложившейся ситуации, а все время скатываюсь в какие-то смешные крайности. Я скучаю по тем дням, когда я еще была нормальной. Хотя я никогда не была нормальной. Ну, когда это говорю, я имею в виду свою влюбленность в Тедди Люпина, раньше, хоть и знала, что у нас нет будущего, я пожирала книги (в прямом смысле этого слова и мама была очень огорчена этим фактом, но мне тогда было года три-четыре) и закрывалась в теплицах несколько раз… Но тем не менее я была нормальной. Ну, более нормальной, чем сейчас. Теперь же, я просто экс-книгоед, все также немного влюблена в Тедди, беременна, мои родители разошлись, у моего брата больше макияжа на лице, чем у меня, мои кузены становятся такими же замороченными, но их хотя бы не тошнит на друзей. Что со мной не так?
– Где ты была весь день?
Я даже не заметила Лауру Фелпс, зашедшую в спальню, кинувшую сумку на пол возле кровати и принявшуюся расчесывать волосы. Она была в своем обычном заносчивом настроении, тем более странным выглядел ее интерес к тому, где я была весь день.
– На похоронах, – отвечаю я.
– О, – говорит она. – Соболезную.
Вряд ли она говорила это искренне, но, тем не менее, мне было приятно услышать нечто подобное. Если бы она была обычным человеком, то подобное лицемерие мне было бы неприятно услышать, но зная Лауру, даже такое ее участие было просто поразительным.
– Все в порядке, – отвечаю я. – Я не знала этой женщины.
– Тогда почему ты была на ее похоронах? – спросила Лаура, вздернув свои прекрасно выщипанные брови. Почему мои брови не могут быть такой же прекрасной формы? И губы, почему они не могут быть более пухлыми? А скулы более четкими? И волосы прямыми и темными?
– Друг моего друга, – говорю я.
– О, – снова бормочет она.
Как-то неудобно даже. Мы так вежливы друг с другом, что это даже кажется неправильным. Наверное, мы просто жалеем друг друга. Ведь мы обе были унижены на глазах у всей школы, и хотя она получила по заслугам, а я ни в чем ни была виновата, мне кажется, что у нас с ней все же есть нечто общее.
– Тебя искал Малфой, – словно случайно роняет она, пока подкрашивает блеском губы.
– М-м-м, – бормочу я. Мне и правда не хочется с ним говорить… ну, я хочу с ним поговорить, но не о детях.
– Я дала ему пароль, – добавляет она.
– Ты что? – восклицаю я. – Ты дала ему пароль от гостиной Гриффиндора?
– Ну, да, – пожимает она плечами, закатывая глаза, – я подумала, что это будет в норме вещей, учитывая, что он и так у нас в гостиной тусуется чуть ли не каждый день.
Это, конечно, так, но я надеялась скрыть от него изменение пароля. Лаура встает из-за туалетного столика и начинает рыться в гардеробе. Я впадаю в легкую панику, но ведь все будет хорошо, если я просто останусь в девичьей спальне. Парням сюда вход воспрещен.
Держи карман шире.
Тогда как Скорпиус попал в мою спальню в октябре? Я тогда была слишком пьяна, чтобы думать о подобном. Лаура сменила форму на черную юбку и красный топ и обула кожаные сапожки – это ее наряд на сегодняшнее свидание. Интересно, какая сердобольная душа ее пригласила. Но, если это не мои родственники, то меня это не интересует.
Лаура покидает спальню, оставляя после себя приторно-сладкий аромат. Я задергиваю балдахин вокруг кровати и начинаю поглаживать живот.