Я заехал домой за детским сиденьем. Конечно, я неделями тренировался, чтобы идеально справиться с ним, когда придет время, но оно наступило слишком рано, и, когда я попытался закрепить его ремнем безопасности, обнаружилось, что мои пальцы, обычно такие ловкие, превратились в ледяные и неуклюжие отростки. Я никак не мог просунуть ремень в щель на задней стенке кресла, все толкал, тянул и в конце концов порезал палец о пластик, а пока зализывал рану, вся конструкция окончательно развалилась.
И эта штука должна обеспечить безопасность? Разве оно могло защитить Лили-Энн, если так набросилось на меня? И даже если оно сработает как надо — хотя ничто никогда не работает как надо, — разве я смогу защитить Лили-Энн в таком опасном мире, как наш? Тем более так скоро после появления на свет — безумие отправлять ее домой, когда ей всего один день от роду. Типичное врачебное высокомерие и безразличие. Врачи всегда считают, будто они умнее всех, только потому, что не завалили органическую химию. Но они не могут знать всего — они не видели того, о чем мне так ясно говорил отцовский инстинкт. Еще слишком рано кидать Лили-Энн в холодный и жестокий мир, только для того чтобы сэкономить деньги страховой компании. Это не могло хорошо закончиться.
В конце концов я установил сиденье на место и устремился к больнице. Однако, несмотря на все мои совершенно логичные опасения, я не обнаружил ни Риту, уворачивающуюся от пуль под стенами больницы, ни Лили-Энн, играющую использованными шприцами в мусорном баке. Вместо этого Рита сидела в инвалидном кресле в холле, держа в руках аккуратный сверток с младенцем. Когда я вбежал внутрь, она взглянула на меня с широкой улыбкой:
— Привет, Декстер. Ты быстро.
— О, — произнес я, пытаясь убедить себя, что каким-то образом все действительно оказалось в порядке, — ну, честно говоря, я был не так далеко.
— Надеюсь, ты не собираешься везти нас домой с такой же скоростью, — заметила она. И раньше, чем я смог опровергнуть ее опасения и объяснить, что в любом случае ей еще рано покидать больницу, веселый молодой человек с длинными волосами подбежал к нам и схватил рукоятки Ритиного кресла.
— А вот и папочка! — воскликнул он. — Ну что, ребята, вы готовы идти?
— Да, это… Спасибо.
Парень моргнул и сказал:
— Ну и ладушки.
Затем он отпустил тормоз на колесе кресла и повез Риту к двери. И поскольку иногда даже мне приходится мириться с необходимостью, я вздохнул и последовал за ними.
В машине я забрал Лили-Энн у Риты и осторожно уложил ее в злобное кресло. К сожалению, почему-то навыки, наработанные в ходе практики со старым пупсом Эстор, оказались совершенно неприменимыми к настоящему ребенку. В итоге Рита была вынуждена помочь мне правильно пристегнуть Лили-Энн. За руль я сел, ощущая себя совершенно беспомощным, с двумя левыми руками. Бросив несколько обеспокоенных взглядов в зеркало заднего вида и убедившись, что кресло не загорелось и с Лили-Энн все в порядке, я направил машину к выезду со стоянки.
— Только не гони, — напомнила мне Рита.
— Да, дорогая, — отозвался я.
Домой я ехал медленно. Не настолько медленно, чтобы испытывать на себе гнев жителей нашего прекрасного города, но тем не менее верхнее ограничение скорости всегда было в пределах видимости. Каждый сигнал, каждый удар басов из колонок в проезжавших машинах, казался мне новым и опасным, а когда я остановился на светофоре, то обнаружил, что нервно рассматриваю стоящие рядом машины, будто в поисках наставленных на нас автоматов. И все же мы каким-то чудом добрались до дома. Расстегнуть ремни кресла Лили-Энн оказалось не так трудно, как застегнуть, и очень скоро она и Рита были внутри дома и удобно расположились на диване.
Я посмотрел на них обеих, и неожиданно все представилось мне не таким, как раньше, поскольку они впервые были вдвоем здесь, дома, и присутствие моего новорожденного ребенка в этих старых декорациях, казалось, только подчеркивало, какой новой, удивительной и хрупкой стала жизнь.
Я бессовестно терял время, впитывая это ощущение и упиваясь его невероятностью. Я потрогал пальчики Лили-Энн и провел тыльной стороной ладони по ее щечкам. Они были мягче, чем то, к чему я прикасался когда-либо в своей жизни, и мне казалось, что я могу кончиками пальцев ощутить запах ее новорожденное™ в этом мире. Рита прижимала ее к себе и улыбалась в полудреме, пока я гладил свою дочь, смотрел на нее и обнюхивал ее кожу. Наконец я взглянул на часы, обнаружил, сколько времени успело пройти, и вспомнил, что приехал сюда на чужой машине, хозяин которой способен словесно уничтожить человека за куда меньший проступок.