— Это тоже понятно, — опять возражаю я. — В открытке написано, что не грех бы и другим начальникам цехов перенять у Галькина стиль работы, поднабраться опыта. Разве, — говорю, — и в этом предложении вы находите какой-нибудь коварный намек?
— Да нет, предложение, в общем, правильное, — отступил директор. — Действительно, надо будет организовать что-нибудь вроде семинара руководящих кадров по организационной работе. И пусть Галькин там поделится своими соображениями. Но ведь этот вопрос я и сам мог решить— зачем же было писать в главк?!
— А, видимо, для страховки, — предположил я. — Надо думать, автор письма — вы уж извините, Иван Самойлович, — не очень надеялся на такую вашу инициативу.
— Ерунда! — порозовел директор. — Я тоже обеими руками за новейшие методы научной организации производства! И у меня давно уже была мысль учредить такой семинар Только все текучка заедает.
— Хотя мой голос тут только совещательный, — сказал я, вставая, — но такое мероприятие можно только приветствовать. Даже несмотря на то, что причиной послужила вот эта цветастая открытка, которую вы сгоряча обозвали мерзкой кляузой.
— В самом деле, — смущенно пробормотал директор, — никогда бы не вообразил, что анонимка может сыграть положительную роль в повышении культуры производства…
На этом я с директором попрощался и быстренько вышел из кабинета.
Я шел в цех и про себя радовался тому, что анонимщик остался неразоблаченным. Ведь если бы вместо загадочной закорючки с хвостиком директор увидел в открытке, скажем, мою подпись, все это дело наверняка не получило бы такого серьезного оборота. Посмеялись бы над «подхалимским усердием» автора — и дело с концом.
Я же в курсе дела — знаю, какое у нас отношение к анонимкам.
Очень много работы
Приемщик в мастерской по ремонту металлоизделий, куда я принес запаять чайник, был заботлив и любезен.
— Щепочка, конечно, пустяковая, — поставил он диагноз, — но вам придется долго ждать. Наш мастер очень занят.
— Ну, сколько ждать? — спросил я. — Час, два?
Он ласково усмехнулся и посмотрел на меня с состраданием.
— Неделю, две… Да, пожалуй, две. Не меньше. У мастера сейчас дел по горло. Мы бы, конечно, с полным удовольствием, но вы уж извините…
— Да ведь тут делать-то нечего, пять минут — и готово, — не унимался я.
— Здесь пять минут, там десять, — вздохнул он. — Так и целый день пройдет. А работать-то мастеру когда?
— Как когда работать? — удивился я. — У вас же ремонт металлоизделий, и чайник — металлоизделие. Запаять чайник — это тоже работа. Или, может быть, я тут чего-то недопонимаю?
— Изделие изделию рознь, — задумчиво пробормотал приемщик. — Да вы бы лучше сами запаяли чайничек-то. Купили бы электропаяльник, там в инструкции все сказано, что да как… Милое дело! А у нас две недели…
Это была хорошая идея, но меня уже разобрало любопытство.
— Позвольте, я сам поговорю с мастером, может быть, он согласится сделать быстрее.
— Мастера сейчас нет, — суховато сказал приемщик. — И вообще тут не частная лавочка. Этак каждый клиент начнет шушукаться с мастерами, доплачивать им за срочность, за качество… пойдут чаевые… левые заработки… Нет, нет! Мы калымщиков не держим!
— Если мастера нет в мастерской, — предположил я, — то, может, он работает на дому?
— Не совсем так… Но это уже, извините, наше дело.
— Согласен. И все-таки я хотел бы с ним встретиться. Ну, скажем, для консультации по паяльной части.
После некоторых препирательств мне назвали домашний адрес мастера, и я без промедления отправился к нему. Однако дома его в самом деле не было; как я узнал, он паял и лудил купол планетария, отчего квартальный план мастерской перевыполнялся сразу на пятьсот с чем-то процентов.
Правда, и работы ему там хватало. На две недели…
Что хорошо кончается?
Кто и когда выстрадал примиренческий афоризм «Все хорошо, что хорошо кончается» — неизвестно. Можно предположить только, что человек этот был мягкий, покладистый, отходчивый.
Мы тоже не злопамятны.
Из этого «мы» надо, понятно, исключить доблестных анонимщиков, непреклонных сутяг, дотошных кляузников и прочих занозистых субъектов, лелеющих мечту расквитаться за свои мизерные персональные обиды едва ли не со всей Вселенной.
Учитывая, однако, что число таких отмстителей в нашем обществе выражается бесконечно малой величиной, вернемся к незлопамятным. Точнее говоря к тем, которые ежедневно выступают на скрипучих подмостках бытия в ролях клиентов, пациентов, посетителей, пассажиров и иных действующих лиц, подвергаемых обслуживанию.
Как известно, эта сфера пока что ковыляет за нашими резво семенящими запросами, сильно прихрамывая. Еще не везде к нам относятся с отеческой заботой и материнской нежностью. Кое-кто норовит отмахнуться от нас как от надсадно зудящих комаров. Время от времени нам не очень тонко намекают, что мы не ахти какие аристократы, не голубых кровей, а потому-де можем оставить свои претензии при себе. Короче, призыв к покупателю и продавцу насчет взаимной вежливости пока что более актуален для продавца.
На этом общем фоне инциденты, которые стряслись с рядом незлопамятных граждан, отнюдь не потрясают. Они представляются вполне обыденными. Тем более, что и никаких ужасных последствий из них не проистекло. Напротив, тут, кажется, как раз к месту умиротворяющая формула: все хорошо, что хорошо кончается.
Ну, в самом деле, возьмем хотя бы случай с артистом С. — баянистом-профессионалом. Конечно, мы понимаем, что баян для него не просто музыкальный ящик серийного выпуска, а нечто несравненно более интимное и дорогое. С этим баяном он не разлучается уже двадцать лет — с ним в обнимку пересекает отдаленные параллели и меридианы, в том числе и зарубежные. Куда бы ни пошел или ни поехал артист — баян у него, что называется, с рук не сходит. Даже в самолете он не опустит родимый инструмент на пол, а «усадит» его в кресло и сам станет рядом; если же сядет, то и баян непременно возьмет на руки. Вот такая любовь. А в общем, ничего странного.
Странности начались в Степнянском аэропорту, откуда С. должен был лететь в Москву.
Ему велели: а) уплатить за провоз баяна три с полтиной и б) сдать баян в багаж. Таких увертюр за двадцать лет совместных путешествий у них еще не бывало.
Правда, отметим сразу же, что по пункту «б» все обошлось благополучно. Баянист сумел растрогать бортпроводницу пылким признанием, что он сам готов вместо баяна полететь в багажном отсеке, и она — ах, эти женские сердца! — разрешила ему держать ненаглядный инструмент в руках. Да и с оплатой за багаж дело в конце концов уладилось бы, если б самому баяновладельцу не изменила выдержка.
Как выяснилось, эти деньги он уплатил зря. Не предусмотрена такая мзда правилами провоза багажа. Тем паче, что баян весит наполовину меньше тех тридцати кило, на бесплатный провоз которых имеет право каждый пассажир.
Убедившись в этом, начальник смены распорядился вернуть деньги С, Однако кассир Кухнарева в этот день почему-то была не в духе.