— Не выдам! — крикнула она. — Ишь, хам какой нашелся! Да видела я тебя в гробу в белых тапочках!
Сраженный этим изысканным аргументом, баянист отпрянул от кассы и кинулся за помощью к начальнику смены.
— Верните деньги данному пассажиру, — приказал он Кухнаревой.
— Да иди ты со своим пассажиром — знаешь, куда? — бойко парировала та. — Ишь, негодяй какой выискался! Да видела я вас обоих в белых тапочках…
Зал ожидания замер в ожидании. Казалось, дело неотвратимо шло к обоюдному рукоприкладству. Но, к счастью, этого не случилось: баянист, ощутив в левом глазу нервный тик, поспешно отступил с поля брани на летное поле, чем умножил финансовую мощь Степнянского аэропорта на 3 руб. 50 коп.
Итак, спросите вы, что же, в сущности, произошло? Так, заурядная неувязочка, приправленная некоторым хамством. Да, еще нервный тик — хотя, кстати, у баяниста он с той поры все никак не проходит. Но ведь прилетели же и С. и его драгоценный баян в столицу в целости и невредимости? Само собой! И уже услужливо подкатывается незлобивое: все хорошо, что хорошо кончается…
А, скажем, слесарю завода «Сельмаш» Алексею Григорьевичу Фасникову — тому как будто и вовсе не на что жаловаться.
Он с сынишкой стоял к парикмахеру в местном салоне «Улыбка»; всего тридцать пять минут простоял, как подошла их очередь. Надо было постричь сынишку-то Но тут перед ними вдруг возвысилась плечистая фигура.
— Вы потом, — раскатисто сказала фигура. — А сейчас я.
— Здесь очередь, — начал объяснять папа. — Займите очередь, и тогда….
— Очередь! — иронически громыхнула фигура. — А я кто — знаешь? Развертаев я, и мне побриться надо.
— Развертаев он, — шепотом подтвердила парикмахерша. — Директор всего комбината бытового обслуживания. Придется вам подождать.
— Поимейте совесть, Развертаев! — заволновалась очередь. — Среди нас тоже есть и руководители предприятий, есть передовики производства, инвалиды войны… Да и время сейчас нерабочее… Откуда у вас эта мания величия?
Но директор Развертаев уже раскинулся в кресле, аки самодержец на троне, и с глубоким уважением взирал на свое превосходное отображение в зеркале.
— В таком случае дайте книгу жалоб, — сказал А. Г. Фасникэв.
— Дать книгу-с? — прошелестело над ухом директора. — Как прикажете-с?
— А что же, — дружелюбно усмехнулся он сквозь мыльную пену. — Дайте, дайте книгу, раз уж так просят. Я ее потом с интересом почитаю, хе-хе!
— Хе-хе-хе-с! — прошелестело эхо.
Как вы догадываетесь, после этого высочайшего соизволения Алексею Григорьевичу расхотелось поверять свои чувства книге жалоб. Хотя, заме-им, сынишку его все-таки постригли как полагается. И даже прямо непосредственно после внеочередного чрезвычайного брадобрития директора Развертаева, чем неожиданно оказали рядовому четырехлетнему гражданину большую честь.
Словом, и тут все кончилось, казалось бы, хорошо.
Во всяком случае, не хуже, чем у тех двух приятелей, которые решили отметить встречу в ресторане «Приречье».
Сначала они, как полагается, нанесли визит в гардеробную.
— Примите вот, пожалуйста, две куртки.
— Не примем.
— Но поче…
— Вы без головных уборов.
— Ну и…
— Будете потом шапки с нас требовать. В суд, глядишь, подадите.
— Вот Это идея! Да нам такое никогда и в голову бы не пришло!
— Зна-аем мы вас! Простачками го не прики-идывайтесь!
После бурной дискуссии, с привлечением лучших полемистов из ресторанной администрации, стороны пришли к соглашению, каковое было отражено в следующем официальном документе:
«Расписка
Мы, двое под № 140,— без головных уборов.
Сдали две куртки в ресторан «Приречье» (дата, подписи)»
Охотно верим этим приятелям, что процедура утверждения означенного манускрипта, а также оглашение заключительного коммюнике («Так-то оно будет без обману») не были самыми веселыми в их жизни. Допускаем даже, что и салат после этого заметно потускнел, и шашлык дымился уже не слишком ароматно, и крепкий напиток показался как бы прокисшим, чего с ним никогда не бывает. Тем не менее на трапезу свою приятели не жалуются, и, стало быть, в конечном счете все опять-таки завершилось удовлетворительно. Не говоря уже о внедрении ценной поправки в известную аксиому, которая должна теперь гласить, что не только театр, но и ресторан начинается с вешалки.
Да, в общем и целом все кончилось неплохо. Баянист С. остался при своем задушевном баяне, мальчуган Фасников был аккуратно подстрижен под бокс, приятели отужинали в ресторане «Приречье».
И может быть, не стоит очень уж въедливо копаться во всех этих мелких и преходящих эксцессиках повседневного быта? Тем более, что имеется испытанный веками болеутоляющий пластырь в виде упомянутой расхожей мудрости («все хорошо…»). И тем более, что упомянутые жертвы мелких эксцессиков — сплошь люди мягкие, отходчивые и незлопамятные.
Да, они незлопамятны, но именно это обстоятельство возводит приземленно-обиходную, суматошно-житейскую тему бытовых неурядиц в высокий план общественной морали.
Хваткий мещанин, вскормленный в чащобах «частной инициативы», не отступится от того, чтобы выцарапать неустойку за причиненный ему ущерб. Он не уснет спокойно, пока не выгрызет свой кровный доллар, на который покусилась какая-нибудь расторопная фирма, предлагающая липовые услуги. Однако на этом вся его пламенная «деловая активность» тотчас угасает. Оно и понятно: с его точки зрения, все хорошо, что хорошо кончается дня него лично. Ему плевать, что завтра в его положении окажется другой столь же ловко околпаченный мещанин. Скорее наоборот — это будет неплохим поводом к ехидненькому послеобеденному злорадству.
А вот мягким, отходчивым, незлопамятным нашим клиентам, посетителям и пассажирам, которые претерпели неудобства, убытки и обиды у билетной кассы, рядом с креслом парикмахера, в ресторанном гардеробе, — им этакое «великодушие» не с руки. Ибо они не хотят, чтобы то, что сегодня «хорошо кончилось» для них самих, завтра довелось испытать и другим — их соседям, сослуживцам, согражданам, соотечественникам.
Поэтому жертвы непотребного обслуживания требуют наведения порядка и принимают лично им адресованные объяснения, извинения и заверения, в сущности, не ради себя, а ради тебя, меня, нас.
Быть может, тот факт, что новые, братские человеческие отношения выявляются даже в такой совсем неромантической сфере, как повседневный быт с его неустроенностями, нелепостями, прорехами, будет когда-нибудь достойно отмечен нашими социологами. Если же вернуться к руководителям службы быта, то им вряд ли следует искать а этом повод для самодовольства.
Шейте сами!
Я попросил показать мне зимнее пальто. Вон то, четвертое слева.
Продавец мрачно сорвал пальто с плечиков и гневно метнул его через прилавок.
Извинившись за то, что отнимаю у продавца драгоценное время, я попытался примерить пальто. Оно было неладно скроено, но крепко сшито. Широкие полы ниспадали к моим ботинкам, воротник из настоящей искусственной цигейки едва не закрывал уши, а десятка полтора пуговиц, торчавших там и сям, приятно порадовали бы глаз пожарного немеркнущим блеском.