- Тебе не стоит волноваться, моя дорогая, - заверил он, но когда он повернулся к Эбигейл, он обнаружил в ее глазах не страх, а скорее странное очарование.
Она выглядела довольно загипнотизированной уродливой рептилией, которая пересекла весеннюю траву и направилась к ним.
Он встал и своей тростью отогнал черную змею обратно к берегу озера.
- Мерзкий дьявол! - крикнул он, глядя, как она плывет над водой в тихую ширь озера Хейверстон. - Теперь, дорогая Эбигейл, мы закончим наш обед и...
Он был потрясен ходом своих мыслей, когда он повернулся и обнаружил ее лицо ужасно бледным, а глаза широко раскрытыми от внезапного шока. Она начала задыхаться, ее дыхание прерывалось поверхностными вздохами, ее тонкие руки дрожали, когда она рухнула на землю.
Его сердце сжалось от страха, Джереми отнес свою даму к лодке и поплыл на другой берег. На полпути снова появилась проклятая змея, склонив голову над краем лодки. С криком Джереми злобно ударил змею широким концом весла, отправив ее в бегство по волнам. К тому времени, когда Джереми греб к берегу и с помощью садовника перенес ее внутрь к дивану в гостиной, ужасный приступ Эбигейл Бичер прошел своим чередом. Именно в тот момент, когда она лежала перед ним бледная и испуганная, Джереми понял, что действительно любит эту хрупкую женщину. Он взял ее крошечные ручки в свои и нежно поцеловал.
На следующий вечер он сделал ей предложение в ее гостиной, встав на одно колено. И со слезами счастья на глазах мисс Эбигейл Бичер с радостью согласилась.
Они поженились в первый день апреля. Это была пышная церковная свадьба, и на нее, похоже, пришел весь городок Нью-Бейнсвилл. После того, как церемония провозгласила их мужем и женой, они удалились в поместье Берк, которое стало их постоянным домом после того, как они продали собственность Эбигейл. В ту ночь они завершили церемонию своей любовью друг к другу - нежно и терпеливо, а Джереми относился к своей новой невесте так же нежно, как к фарфоровой кукле.
Медсестра Эбигейл переехала к ним, чтобы позаботиться о приступах болезни, которые, казалось, становились все реже по мере того, как недели превращались в месяцы. Джереми обрадовался, увидев, что его жена больше времени проводила на свежем воздухе, и что она даже занялась масляной живописью. Много раз по вечерам он возвращался домой с берега и обнаруживал, что она работает на веранде, рисуя набережную озера. Как-то в один из таких вечеров он взглянул на ее последнее полотно и заметил змею, пробирающуюся к крыльцу со стороны лодочного домика.
Он снова прогнал его своей тростью. И снова очевидное увлечение Эбигейл ядовитой змеей перешло в приступ кашля и конвульсий. Смотритель с помощью медсестры Хендерсон и Старого Джорджа отправился в свою комнату за доктором.
После того, как доктор Трэверс провел обследование, он отвел Джереми в сторону и сказал ему, что припадок прошел и Эбигейл спокойно отдыхает. Он также рассказал молодому мужу то, что застало его врасплох. Его хрупкая жена была беременна. Джереми выразил обеспокоенность, полагая, что ее плохое здоровье может поставить под угрозу жизнь как матери, так и ребенка. Трэверс сказал ему не беспокоиться, что беременность пройдет гладко, если он будет держать ее в постели и защищать от дальнейшего волнения.
После ухода доктора, Джереми позвал Старого Джорджа в свой кабинет.
- В последнее время из озера вылезают змеи, - сообщил он мужчине. - Найди их гнездо и уничтожь их всех. Я заплачу тебе по доллару стерлингового серебра за каждого убитого гада.
В течение следующих месяцев того лета к ногам Джереми положили двадцать семь водяных змей, и его кошелек с деньгами стал легче, чем у старика Джорджа. Большинство из них были убиты в озере, но, как ни странно, восемь были обнаружены недалеко от главного дома.
Лихорадка Эбигейл продолжалась несколько дней, но ее болезнь, казалось, утихла с наступлением сумерек, и она мирно спала. Джереми, однако, в эти ночи спал беспокойно. Половина его бессонницы возникла из-за беспокойства за жену и их будущего ребенка, а остальное - из-за тревожных кошмаров, которые ему снились в последнее время. Ему снились змеи - самец и самка, лежащие на ложе из травы, сплетенные в судорожной муке колышущихся голов и хвостов, занятых непристойным актом совокупления. Затем, посреди этой тряски, трава превратилась в белое постельное белье, и он понял, что кровать была их собственной, его и Эбигейл. Он просыпался в истерике, в то время, как его жена тихо спала рядом с ним.