Выбрать главу

Д. БЕЛЯЕВ

ДЕЛИКАТНЫЙ ВОПРОС

*

Рисунки И. СЕМЕНОВА.

М., Издательство «Правда», 1955

ДЕЛИКАТНЫЙ ВОПРОС

Сергей Васильевич Полозов, грузный, пожилой человек, ходит по кабинету. На лбу у него капельки пота. Непокорная прядь густых седеющих волос свисает на глаза. В выражении лица, во всей фигуре взволнованность.

— Простите, Сергей Васильевич, вы, кажется, чем-то расстроены, может быть, я вам помешал?

— Не помешали, ей-богу, не помешали! Напротив, если имеете время, я могу рассказать довольно интересную историю.

— С удовольствием вас слушаю…

— Так вот я и говорю: сложная это штука — человеческая натура. Вот я профессор, секретарь партийного комитета, три года секретарствую… Казалось мне, всех коммунистов своих знаю, как самого себя, ан нет… Вы, вероятно; когда шли ко мне, встретили интересную, очень интересную женщину?

— Да, в коридоре я видел какую-то женщину, но, признаться, не обратил внимания.

— Вот и я не обращал на неё внимания. А зря… Впрочем, я тоже впервые её видел сегодня. Это жена доцента нашего института Шувалова Фёдора Павловича. Так вот, пришла она ко мне сегодня… Нет, уж лучше я вам всё по порядку выложу.

Сергей Васильевич сел в объемистое кожаное кресло, закурил.

— Недавно у нас собрание районного партийного актива было, обсуждали последнее решение Пленума ЦК. Ну, сами понимаете, всех волнует сейчас этот вопрос, а нас, сельско-хозяйственников, особенно и непосредственно он касается. Ну-с, так попросил я секретаря райкома, чтобы побольше нашему институту пригласительных билетов дали. Он не возражал. И вот взял я список своей парторганизации и стал думать, кого на актив послать. Ну, разумеется, первым записал товарища Селезнева: самый активный наш коммунист и выступать умеет здорово, горячо, с огоньком всегда говорит. Да. Смотрю дальше список и вижу фамилию Шувалова. «А дай-ка, — думаю, — его на актив приглашу!» Надобно вам сказать, что доцент Шувалов хоть и неплохой работник, а какой-то… такой… несмелый, что ли, выступает на собраниях очень редко, говорит нескладно и в активе у нас не числится. Его у нас в шутку даже прозвали «это самое», так как он во время выступления после каждого слова говорит такую несуразную фразу: «Это самое».

Ну-с, закончился доклад. После перерыва прения начались. Третьим оратором выходит на трибуну наш товарищ Селезнев. Ну, ничего не скажешь, здорово говорит, горячо, интересно. Ему даже регламент продлили. Ну, и я рад: как-никак мой активист. И вот слышу, заключает он своё выступление такими словами: «Я уверен, товарищи, что не найдётся в нашей партийной организации человека, который но ответит на призыв нашей родной и великой партии делом. Я лично заявляю…»

«Ну, — думаю, — молодец Селезнев!» Я был уверен, что после таких слов он объявит желание ехать в деревню агрономом. Да и другие, видимо, так думали. Тем более молодой, холостой, энергичный. А товарищ Селезнев закончил своё выступление так: «Я лично заявляю, что от всей души одобряю постановление ЦК».

И ушёл с трибуны. Я, признаться, какую-то болезненную неловкость почувствовал. А тут ещё кто-то из впереди сидящих тихонько сказал: «На словах шик, а на деле пшик». Мне совсем не по себе стало. Но каково же было моё изумление, когда председательствующий объявил:

— Слово имеет товарищ Шувалов.

Смотрим и глазам не верим. На трибуне наш Шувалов, на’ и доцент Фёдор Павлович Шувалов! Стоит он на трибуне и молчит. Председатель покашлял и ободряюще сказал:

— Пожалуйста, товарищ Шувалов, слушаем вас.

Фёдор Павлович вынул без надобности платок из кармана, переложил его в другой карман, откашлялся и начал:

— Так вот, это самое… товарищи, извините меня… Я по образованию агроном. И вот, товарищи, я решил просить вас послать меня в МТС… В любую МТС… Сам я, товарищи, из деревни, а по образованию агроном. Так вот, я считаю, что мне наш народ образование дал, партия наша. Раз партия призывает, значит, надо своему народу знания отдать. Поэтому прошу меня послать в МТС, а я, со своей стороны… это самое… постараюсь, поработаю…

Тут зал как громыхнёт аплодисментами! Так его и проводили аплодисментами до самого места. А я, понимаете, до того разволновался, что жму ему руку, хочу сказать что-то очень хорошее, а не могу: комок какой-то в горле перекатывается и мешает говорить…

Ну-с, а на другой день приходит он ко мне. Мнётся, смущённый такой, и говорит:

— Вот уже не знаю, как, это самое, и объясниться с вами, Сергей Васильевич.

— В чём дело, дорогой Фёдор Павлович?

— Да не знаю, как и объяснить. Очень деликатный вопрос, Сергей Васильевич. Вот я вчера изъявил желание поехать в МТС и сам не знаю, как сейчас быть. Всю ночь не спал… Видите ли, моя жена…

— А, понимаю! Категорически возражает?

— Да… то есть нет… пока не возражает. Я, это самое, не говорил ей ещё. но боюсь, понимаете. Моя Люба, это самое, — коренная ленинградка. И до того, понимаете, она влюблена в свой город, что, право, боязно и разговор затевать. Она, бывало, стоим, скажем, на берегу Невы или в Петергофе гуляем, только одно и твердит: «В Ленинграде родилась, в Ленинграде и умру». Вот видите, какое дело.

— Да вы с ней потолкуйте, Фёдор Павлович!

— Да уж больно, это самое, вопрос-то деликатный… А я, Сергей Васильевич, хотел вас попросить…

— О чём именно, Фёдор Павлович?

— Да вот, это самое, потолковать с ней. Вызовите её и… и потолкуйте.

— Да вроде неудобно как-то, тем более, что она беспартийная…

— Ничего, что беспартийная! Моя Люба вообще-то ничего, хорошая женщина. И, конечно, и сам потолкую, но сначала вас прошу, очень прошу, Сергей Васильевич… Вот какую он мне задачу задал, понимаете?

— Но вы её сегодня вызывали?

— В том-то и дело, что не вызывал.

— Однако вы же мне сказали, что это именно жена Шувалова была тут передо мной.

— Точно. Его жена, Любовь Степановна Шувалова. Только приходила она не по вызову, а по собственной инициативе.

— Да? Интересно! Значит…

— Значит, пришла и говорит: «Простите меня, но я хочу с вами посоветоваться по очень деликатному вопросу. Мой муж, Федор Павлович, в последние дни всё время только и говорит об МТС, о колхозах. Я-то понимаю, что у него на уме: он ведь сам в деревне родился и вырос… и чувствует обстановку…

— А что, Любовь Степановна, — осторожно приступил я к разведке, — вот возьмет да и махнёт ваш Фёдор Павлович в деревню. А?

Она испуганно вскинула брови и замахала рукой:

— Что вы, что вы! Да вы не представляете, как он привык к Ленинграду!

— В таком случае что же вас беспокоит, Любовь Степановна?

— Как что беспокоит? Он беспокоит, Федор Павлович беспокоит. Вижу, мучается же человек, ну вот я и пришла к вам, может, вызовете его.

— Зачем?

— Ну, как секретарь партийный, и подскажете ему, вас-то он послушает.

— Что я должен ему подсказать, Любовь Степановна?

— Да как что? Ну, заявление чтобы подал, в МТС попросился работать. Он у меня, знаете, несмелый и на геройство неспособный, а вас послушается. Я ведь чувствую: душа-то у него болит.

Тут я, понимаете, не выдержал и от души расхохотался:

— Родная, дорогая Любовь Степановна, да что же вы сами-то не подскажете?

— Что же тут смешного, Сергей Васильевич? Да разве он послушает меня! Уж больно он, говорю, привык-то к нашему Ленинграду. Стоим, бывало, на берегу Невы или в Петергофе гуляем, всё одно твердит: «Хоть и родился я в деревне, а так мне Питер полюбился, что ни за какие коврижки из него не уеду, умирать тут буду…»

Ну-с, я, конечно, рассказал ей про актив, про то, как приходил ко мне Фёдор Павлович и просил меня вызвать свою супругу и потолковать с ней по «деликатному» вопросу. Посмеялись мы с Любовью Степановной и расстались друзьями. Чай пить приглашала. И пойду, обязательно пойду чай пить. И дам же я ему взбучку!