Острый на язык стражник шел позади, иногда тыкая в спину Флавиана тупым концом алебарды и обзывая того различными ругательствами. Да уж, фанатизм этого стража не знал предела. Вместе с Флавианом, на казнь вели еще одного человека — рыжебородого человека с густой огненной шевелюрой на голове.
— Посмотрите на горожан, свиньи! — захохотал стражник. — Посмотрите, с каким презрением смотрят на вас обычные люди. Вы нечистые еретики и вашим духовным зловонием пропитан весь Диньер.
Флавиан не стал никак отвечать на слова стражника, на эту абсолютную клевету, в которую поверила вся толпа. И власть. Но толпа готова верить каждому слову, что вылетает из уст сильных мира сего. Если человек наделен властью, духовной ли, мирской ли, то даже если и будет из его уст сочится ложь, люди будут внимать ему и говорить " Смотри, как красиво он говорит!" После выклика стража, мещане все с большим любопытством и не менее большим презрением стали приглядываться к обвиняемым.
Однако, пастух отметил, что город Диньер находится далеко от его родины, где-то в землях Империи. Благодаря своему дядюшке Флавиан знал географию не только Нозернхолла, но и неизвестной ему Империи, где он не был до сей поры. Почему боги распорядились его судьбой таким прискорбным образом? Почему его неумолимый рок столкнулся с одним камешком, который вздернет его на виселице? И для чего было везти обычного нищего из другого королевства на казнь в Империю? Маховик судьбы запущен, не вернуть того, что сделано.
Заключенных вели по главной улице, прямиком к центральной площади, которая располагалась у самой стены города, где к ней примыкал небольшая постройка, которую имперцы называли цитаделью. Было раннее весеннее утро, судя по всему наступил месяц Первых посевов, когда весь снег уже практически растаял, а крестьяне начинали сеять свои поля первыми посевами. В тени зданий, кое-где еще лежали грязные от мочи и собачьих испражнений сугробы, от которых, извиваясь, текли ручейки. Несмотря на утреннюю прохладу, Флавиан взмок от волнения, в его горле пересохло, а ноги подкашивались. Более всего его пугало молчаливая толпа, которая сопровождала двух заключенных лишь осуждающими взглядами. Видимо, инквизиторы хорошенько постарались, чтобы в толпе возгорелся гнев и жажда убийства. Дядя Клепий довольно много рассказывал об этих страшных дядьках в странных одеяниях. Одеяния инквизитора исписывались чернилами морского востока, где эти служители богов упоминали все свои грехи, совершенные за всю жизнь. Говорят, это сделано не для того, чтобы инквизитор устыдился своего когда-то совершенного греха, а чтобы он осознал, что не следует совершать более никаких грехов. Однако посмеяться над грехом скотоложства или обжорства вряд ли кто-нибудь посмел из обычного люда. Да даже патриции боялись инквизиторов, которые преследовали еретиков и искореняли любую ересь на корню. Жрецы же в отличие от инквизиторов наносили на капюшон своего одеяния различных цветов (цвет зависел от того, какому богу прислуживает жрец), двенадцать заповедей, написанных на староимперском языке.
Босые ноги Флавиана шагали по мощеной дороге, он старался обходить те места, где еще лежал подтаявший снег. Он боялся заболеть и это казалось ему абсурдным, от чего тот даже улыбнулся. Заболеть. Скоро его повесят, а он думает о том, чтобы не заболеть. Однако он вспомнил, как в далеком детстве мама отругала его, еще маленького десятилетнего Флавиана, когда тот босиком выбежал на улицу, проматывая круги по ручьям талого снега. И именно этот растаявший снег напомнил ему тот случай, когда мама отругала его, а в итоге Флавиан сильно заболел и лечился травами местной знахарки. Теплые воспоминания всколыхнули его душу, он на миг очутился там, далеко, у себя дома, где пахло вкусными блинами, а на дворе гавкал Снежок, который оповещал, что Флавиан уже вернулся домой на обед. С глубоким сожалением Флавиан осознал, что ни того двора, ни знахарки, ни собственного дома больше не существует. Тьма поглотила всё, что было в Утворте.
Когда они проходили мимо узкой улочки (видимо сокращая путь до площади), из окон домов посыпались ужасное сквернословие и хулы на приговоренных к казни. Стоило только начать одному человеку, как остальные подхватили ругательства в сторону обвиненных.
— Проклятые душегубы! — орала из окна старая бабка с седыми волосами, нанося на свой лоб оберегательный знак Колеса, символ всех Двенадцати богов Пантеона.
— Пусть КЛЮЮТ! — Ревела женщина с коромыслом и пустыми ведрами. — ПУСТЬ ВОРОНЫ КЛЮЮТ ИХ МЕРТВЫЕ ТЕЛА.