Ее лицо исказила гримаса гнева, она тыкала в двух обвиняемых пальцем, расписывая своим скудным мещанским языком ужасы, ожидающие их в Дадуре.
"Они все помешанные", — подумал про себя Флавиан, озирая своим взглядом окружающих людей.
Пожилые старухи высыпались на улицу, как грибы после дождя, их страшные и угрюмые гримасы сопровождались тихим причитанием и проклятиями. Как легко ведомы люди в своем безумии.
На телеге, которая стояла неподалеку от пекарни, сидело пятеро детей. Все они кричали гадости про ересь, хульные слова и другую непотребность. Один из сорванцов даже кидался с крыши мелкими камнями и попал Флавиану в ногу. Из другого дома на них попытались вылить помои. Ведро чуть не вырвалось из рук мужчины и Флавиана задела лишь часть жутко воняющих помоев. На лице Флавиана можно было прочитать скорбь и обреченность, в то время, как другой обречённый на виселицу преступник начал изливаться желчью и руганью.
— Не раскрывай рта поганый пес! — крикнул на него стражник и ударил его своим щитом.
"О боги, за что мне все это", — подумал Флавиан, вглядываясь в тучу, которая сокрыло едва взошедшее на небосклон солнце.
Флавиан споткнулся о булыжник мощеной дороги, не удержался и упал на колени. Колено саднило от боли, заключенный, шедший позади Флавиана попытался ему помочь, однако стражник, который шел позади оттолкнул пастуха.
— Вставай, — прорычал стражник и пнул будущего висельника под ребра.
Отчаяние Флавиана смешалось со злостью и яростью, которая стала пробуждаться в нем. Он несправедливо обвиненный в ереси, из-за проклятой печати, шел на убой, как какой-нибудь скот перед долгой зимой, осознавая то, что против него восстал весь мир. Только за что ему выпала такая участь? Почему эти люди столь слепы ко всему и верят лишь слухам?
Весь их дальнейший путь до площади состоял из оскорбительных фраз, холодной мощеной дороги и серьезных лиц стражников. Флавиан уже по большему скоплению людей понял, что они добрались до площади. Отчего люди такие кровожадные? На их казнь собралось посмотреть не меньше сотни человек, в том числе и дети, сидевшие на шее у родителей которые тыкали в заключенных пальцами и смеялись, бесновавшись и бегая по всей площади. Здесь даже стоял стол с угощениями — какой-то старикан продавал блины со сметаной, медом и киселем, пытаясь разбогатеть на человеческом горе.
— Отойди от них, это грязные словоблуды, — произнесла матушка одного из мальчуганов, отдернув того за рукав ветхой льняной рубахи.
Деревянный эшафот с мощными подмостками был установлен у самой стены, окружавший этот небольшой город. Неподалеку от эшафота, рядом с цитаделью стояла статуя божества правосудия — Судии. Увековеченная в камне, Судия держала в левой руке Книгу законов, а ее правая рука была поднята вверх. Вид ее каменного лица был серьезным, но почему-то Флавиану показалось, что скульптор запечатлел в ее глазах печаль. Пастух не знал, что скульптор этой статуи Ранри Истукан сам был приговорен к смертной казни за совращение дочери герцога. На прохладном ветру покачивались три, крепко связанных петли, а у подножия эшафота стоял жрец правосудия, готовый принести молитвы за правильное решение. Лицо священнослужителя было прикрыто капюшоном голубого одеяния, на которым белыми буквами были прописаны все Двенадцать заповедей Пантеона.
"Вот оно место, где кончается мой путь", — подумал про себя Флавиан и на его глазах вновь проступили слезы.
Он старался не крутить головой, чтобы не получить замечания от стражников. Почему-то, в этой безликой, чужой и озлобленной толпе, пастух хотел увидеть хоть одно знакомое лицо. Но тут не было его матушки. Не было Аргия. Снежка. Клепия. Сахилы, Вендрия. Никого. Только мрачные лики, жаждавшие его смерти.
Под босою ногой Флавиана скрипнула ступень, ведущая на эшафот. Там их уже поджидал палач в черных одеждах и с рогатой маской на лице. Флавиан никогда не видел в живую эту маску, но припоминал рисунок в одной из дядиных книг, это какой-то монстр из имперской мифологии.
Прохладное дерево было столь же грубым, как и люди, кричащие в адрес осужденных, Флавиан обозревал с эшафота всю беснующуюся толпу, требующую казнь, как можно более ужасную. Вскрики из толпы были неугомонными и их трудно было остановить, как бы не старался жрец правосудия, призывающий к тишине. Хотя, на самом деле, на его лице была блеклая улыбка, говорившая о том, что он наслаждается этим зрелищем. Жрец стоял спиной к осужденным, возвещая о праведности божьего суда. Кое-кто даже начал кидаться гнилыми помидорами, а мальчики, которые залезли на подмостки цитадели, кидались тряпками, в которых были замотаны камни.