Одно хорошо — лёжа на полу и прижавшись к нему ухом, я могу яснее расслышать, о чём идёт разговор внизу. Тётка говорит:
— Вы же должны были его видеть! — Всегда такая выдержанная, Кэрол, похоже, на грани истерики. Такого с ней ещё никогда не было.
— Не беспокойтесь, — заверяет её регулятор. — Мы его найдём.
Меня охватывает невыразимое облегчение. Они не поймали Алекса! Если бы регуляторы знали, кто был со мной, или хотя бы просто заподозрили, его бы уже арестовали. Я произношу безмолвную благодарственную молитву за то, что Алексу неведомо каким чудом удалось спастись.
— Мы ни о чём не догадывались, — лепечет тётка всё тем же дрожащим, срывающимся голосом, таким непохожим на её обычный, размеренный тон. Теперь я понимаю — она не только в истерике. Она себя не помнит от страха. — Это правда, поверьте! Мы не имели никакого понятия, что она заражена. Ну, откуда же нам было знать — аппетит нормальный, на работу всегда вовремя, никаких перепадов настроения...
— Должно быть, она приложила все усилия, чтобы скрыть симптомы, — перебивает её регулятор. — Это у них, заразных, обычное явление.
Я явственно слышу в его голосе отвращение при слове «заразных», как будто он говорит «тараканы» или «террористы».
— Что нам теперь делать? — Голос тётки теперь слышен не так хорошо — должно быть, они с регулятором перешли в гостиную.
— Мы поднимем всех на ноги, — заверяет он, — и если нам хоть чуточку повезёт, то ещё до конца недели...
Больше я ничего не могу разобрать. На мгновение прислоняюсь лбом к двери, сосредоточиваюсь на вдохе и выдохе — боль не даёт нормально дышать. Затем осторожно поднимаюсь на ноги. Вокруг всё плывёт, и я вынуждена опереться о стенку. Так я стою и соображаю, что же теперь делать. Для начала надо выяснить, что, в сущности, произошло. Необходимо узнать, как долго регуляторы вели наблюдение за Брукс-стрит, 37. Ещё надо убедиться, что Алекс в безопасности. Надо поговорить с Ханной. Она поможет. Она наверняка знает, что делать. Пытаюсь повернуть дверную ручку, и выясняется, что дверь заперта.
Конечно. Я теперь узник.
И тут ручка начинает поворачиваться. Я со всех ног бросаюсь к кровати и падаю на неё — боль адская — как раз в тот момент, когда дверь распахивается и снова входит Дженни.
Но я не успеваю вовремя закрыть глаза. Дженни выкрикивает в коридор: «Она проснулась!» В руке у неё стакан воды, но, похоже, ей очень не хочется подходить ко мне. Так и торчит у двери, не сводя с меня глаз.
Уж с кем-с-кем, а с Дженни у меня совсем нет желания общаться, но придётся — жажда замучила. В горле так саднит, будто я наждачной бумаги наглоталась.
— Это мне? — хриплю я, указывая на стакан.
Дженни кивает. Её губы вытянуты в тонкую белую линию. Похоже, впервые в жизни она проглотила язык. Но тут она делает пару быстрых шагов вперёд, ставит стакан на ветхую тумбочку у кровати и пулей несётся к двери.
— Тётя Кэрол сказала, что это поможет.
— От чего поможет?
Я делаю огромный глоток и с благодарностью ощущаю, что жжение в горле, как и боль в голове, похоже, чуть-чуть уменьшились.
Дженни пожимает плечами:
— Не знаю. Наверно, от инфекции.
Так вот почему она стоит у двери и боится подойти ко мне поближе! Я заразная, больная, нечистая. А ну как заражу её, бедняжку?
— Эта болезнь таким путём не передаётся, ты же знаешь.
— Знаю, — огрызается она, но не трогается с места, будто приросла к нему, и насторожённо следит за мной.
На меня вдруг накатывает страшная усталость.
— Который час? — спрашиваю я.
— Два тридцать.
Вот это сюрприз. Так мало времени прошло с того момента, как я отправилась на встречу с Алексом.
— Я долго была в отключке?
Она снова пожимает плечами:
— Когда тебя принесли, ты была без сознания.
Она говорит так сухо и спокойно, будто это обычное дело, подумаешь, Лина голову разбила, невидаль. А ведь это не кто-нибудь, а регулятор оглоушил меня дубиной по затылку! Она смотрит на меня, будто это я — опасная буйнопомешанная, тогда как тот мужик внизу, в гостиной, что размозжил мне голову и размазал мозги по асфальту — герой-спаситель. Вот это ирония!
Я больше не могу выносить её вида и отворачиваюсь к стене.
— Где Грейси?
— Внизу, — отзывается она. К ней возвращается её обычная плаксивость. — Мы вынуждены спать на полу в гостиной, в спальных мешках.
Ещё бы, конечно, они постараются держать маленькую, впечатлительную Грейс в изоляции от её спятившей, больной кузины. И я действительно чувствую себя больной — больной от напряжения, от отвращения. Вспоминаю, как мне хотелось спалить весь дом дотла. Тётке Кэрол повезло, что у меня нет спичек. Не то я обязательно устроила бы небольшой образцово-показательный пожар.