Да, вот что происходило всё это время: Ханна превращалась в чужака.
Я отворачиваюсь к окну.
Печаль, будто острый нож, пронзает мне душу. Хотя, конечно, так ведь и должно было в конце концов случиться. Я всегда это знала. Все, кому ты доверяешь, все, на кого, как тебе кажется, можешь рассчитывать, рано или поздно предадут тебя. Предоставленные самим себе, люди начинают лгать, изворачиваться, заводят какие-то секреты, и меняются, и исчезают — одни за равнодушным лицом или незнакомой личностью, другие — за густым утренним туманом, окутывающим прибрежный обрыв...
Вот почему Исцеление так необходимо. Вот почему все мы остро нуждаемся в нём.
— Слушай, Лина, ну не арестуют же меня за то, что я одним глазком взглянула на какие-то вебсайты! Или музыку послушала, если уж на то пошло.
— Могут и арестовать! Бывало, и не за то ещё попадали в тюрьму.
Она это знает. Знает — и ей всё равно!
— Да мне это уже просто осточертело! — Однако голос Ханны слегка дрожит, отчего я пугаюсь ещё больше. Никогда не слышала, чтобы моя подруга была в чём-то не уверена.
— Нам не стоило бы даже говорить об этом, Ханна! Ведь кто-нибудь может...
— Может что? Подслушать? — обрывает она меня. — Боже, Лина! Мне и это тоже осточертело! А тебе? Не обрыдло постоянно озираться — а ну как там кто заглядывает тебе через плечо или слушает каждое твоё слово? Вынюхивает не только, чем ты занимаешься, но и о чём думаешь? Я не могу! Не могу дышать, не могу спать спокойно, двигаться не могу! Словно повсюду одни стены, куда ни пойдёшь — бум! Стена. Захочешь чего-нибудь — бум! Другая.
Она зарывается рукой в волосы. Наверно, единственный раз в жизни Ханна не выглядит, как королева красоты. Самоконтроль тоже на нуле. Вид у неё какой-то блеклый и несчастный, на лице выражение, которое мне о чём-то напоминает, но о чём — сама не пойму.
— Но ведь это всё для нашего же блага! — говорю я, изо всех сил стараясь придать своему голосу побольше убеждённости. В спорах я, как правило, проигрываю. — Всё сразу изменится к лучшему, как только мы...
И снова она прерывает меня:
— Как только мы исцелимся, да? — Она испускает смешок, вернее, короткий лающий звук без малейшего признака веселья. И то хорошо, что хотя бы не пускается сходу в пререкания. — Ну да, ещё бы. Уже все уши прожужжали этим Исцелением.
Внезапно я осознаю, кого она мне напоминает. Однажды мы были с классом на экскурсии на бойне. Все коровы стояли рядком тихо-мирно в своих стойлах и смотрели на нас, проходящих мимо, вот точно такими глазами — полными страха и покорности судьбе. И было в этих глазах ещё кое-что. Безнадёжность. Точно такое же выражение я вижу сейчас на лице своей подруги. Вот теперь я по-настоящему за неё боюсь.
Но когда Ханна опять начинает говорить, её голос звучит немного спокойнее:
— Хотя кто знает, может, так и будет. Я имею в виду — станет лучше, когда пройдём Исцеление. Но до той поры... Лина, это же наша последняя возможность! Последняя возможность сделать что-то по собственному выбору!
Вот опять это слово, прозвучавшее тогда, в День Аттестации — «выбор». Но я киваю — не хочется снова заедаться с Ханной.
— И... что же ты намерена... сделать?
Она отводит взгляд, кусает губу... Вижу — она спорит сама с собой, стоит ли мне довериться.
— Сегодня ночью будет вечеринка...
«Что?!» Дзин-н-нь! Страх возвращается с новой силой.
Ханна тараторит:
— Да понимаешь, я нашла это на одном «утопленнике»... ничего такого, только музыка. Там несколько групп... они будут играть недалеко от границы, в Страудуотере, на одной из ферм.
— С ума сошла?! Ты не... ты же не собираешься туда идти, ведь так? Конечно, ты шутишь! Ты даже не допускаешь мысли об этом! Ведь так?
— Но это же совсем безопасно! Гарантирую! Эти вебсайты... Лина, они просто засасывают, ты бы тоже не удержалась, если бы хоть одним глазком взглянула на них. Но их не так-то просто найти. Ссылки обычно помещаются на самых обычных, совершенно законных официальных страницах, но... не знаю, вот только глянешь на такую ссылку, и становится ясно — что-то в ней не так. Ну вот нутром чуешь и всё!
— «Безопасно»? — цепляюсь я за соломинку. — Да как там может быть безопасно? Этот тип, с которым ты познакомилась, цензор, — да вся его работа в том, чтобы вынюхивать тех, у кого хватает глупости помещать такие вещи на...
— Не смей называть их глупыми! Они, вообще-то, очень даже умн...
— Уже не говоря о регуляторах и патрулях, и надзирателях за несовершеннолетними, и комендантском часе, и сегрегации, и обо всём таком прочем, чтобы понять — хуже этой затеи...