— Лина!
Невероятно! Я мгновенно узнаю этот голос, хотя слышала его всего один раз, в течение каких-то десяти, максимум пятнадцати минут. В нём угадывается искрящийся смех, словно кто-то на ужасно скучном уроке наклоняется к тебе, обещая сообщить по большому секрету что-то необыкновенно захватывающее и забавное. Всё застывает. Кровь перестаёт струиться по моим венам. Дыхание прерывается. На секунду даже музыка куда-то пропадает, и всё, что я слышу — это нечто мягкое, завораживающее, словно отдалённые, приглушённые удары барабана, и я вдруг думаю: «Это я слышу, как бьётся моё сердце», вот только знаю, что это невозможно, потому что сердце тоже остановилось. Снова моё зрение проделывает свой любимый трюк с фокусировкой линзы, как в камере... и я опять вижу Алекса. Он раздвигает толпу плечами, прокладывая путь ко мне.
— Лина! Подожди.
На миг мною овладевает ужас: наверно, он здесь с группой патруля, или начался рейд, или ещё что — но тут я замечаю, что он одет нормально — джинсы, разношенные кроссовки с чернильными шнурками и вылинявшая майка.
— А ты что здесь делаешь? — вырывается у меня.
Он усмехается:
— Я тоже рад тебя видеть.
Он оставил между нами расстояние в несколько футов, чему я очень рада. В полумраке цвет его глаз почти не различим. Ну и хорошо — ни к чему мне сейчас лишние волнения, ни к чему снова переживать то же, что тогда, у лабораторий, когда он наклонился и прошептал мне на ухо слово «серый»: и страх, и раскаяние, и восторг, и острое осознание его близости — всё одновременно.
— Я серьёзно спрашиваю, — говорю я, стараясь выглядеть как можно суровее.
Его улыбка меркнет, хотя и не исчезает полностью. Он выдыхает, слегка надув щёки:
— Я как все — пришёл музыку послушать.
— Да как ты... — пытаюсь найти подходящие слова, но что-то плохо получается. — Но это же...
— Незаконно? — Алекс пожимает плечами. Прядка падает ему на глаза, и когда он поворачивается, чтобы окинуть взглядом веселящихся, свет прожекторов с подиума запутывается в ней и окрашивает в памятный и невероятный золотисто-бронзовый цвет. — Ну и что ж... — За грохотом музыки его голос почти не слышен, так что я вынуждена наклониться к нему. — Вреда ведь никакого. Никто никому не делает ничего плохого...
«Да тебе-то откуда знать...» — собираюсь возразить я, но его слова полны такой тоски, что я замолкаю. Алекс запускает руку себе в волосы, и мне становится виден маленький, идеально симметричный треугольный шрам за его левым ухом. Откуда такая печаль? Может, он жалеет о том, что потерял после Процедуры? Например, музыка затрагивает уже не так глубоко, да и, возможно, его не совсем начисто избавили от угрызений совести. Дело в том, что Процедура воздействует на разных людей по-разному, и не всегда всё идёт как по маслу. Вот почему мои дядя и тётя по временам видят сны, а кузина Марсия, бывало, ни с того ни с сего разражалась истерическим плачем.
— А как насчёт тебя? — Он оборачивается ко мне. И снова на губах улыбка, а в голосе задорное лёгкое поддразнивание. — Ты себе оправдание уже придумала?
— Я не собиралась приходить сюда, — быстро отвечаю я. — Мне нужно было... — и останавливаюсь, потому что ловлю себя на том, что не знаю, зачем, собственно, пришла. — Мне нужно было... кое-кому отдать... кое-что... — выдавливаю из себя наконец.
Он выгибает брови — моё враньё его явно не впечатлило. Тут же пускаюсь в путаные объяснения:
— Ханне... моей подруге... Ты её знаешь, она тоже была там позавчера...
— Я помню, — говорит он. Никогда не встречала, чтобы кто-то так естественно вёл себя с незнакомыми людьми. — Кстати, ты ещё не попросила прощения.
— За что?!
Народ теперь в основном толпится у сцены, так что я и Алекс теперь не окружены толпой со всех сторон. Изредка кто-то проходит мимо, вертя в руках бутылку, возможно, с чем-то менее невинным, чем вода, и подпевая, как правило, слегка не в такт, но по большей части мы одни.
— За мои обманутые надежды. — Один уголок его рта поддёргивается кверху, и у меня опять чувство, будто он делится со мной какой-то чудесной тайной, будто старается сказать мне больше, чем содержится в его словах. — В тот день ты так и не появилась на Бэк Коув.
Во мне взрывается фейерверк счастья — он и в самом деле ждал меня на берегу Бэк Коув! Он и в правду хотел встретиться со мной! И одновременно в душе нарастает тревога: ему чего-то от меня надо! Чего?! Мне становится страшно.
— Так что? — Он складывает на груди руки и перекатывается с пятки на носок и обратно, не переставая улыбаться. — Извиняться будешь или как?