— От гоголь-моголя никогда не откажусь, — улыбнулся я.
Я просидел у Гэхаловудов до самого вечера. Играл с ними в “Тривиал Персьют”, “Монополию” и “Скрэббл”, потягивал из чашки гоголь-моголь, который Перри щедро доливал своим самогоном. Остался ужинать. Когда пришло время ехать домой, Хелен и Перри забеспокоились, как же я буду в такой час возвращаться в Нью-Йорк.
— Поеду в мотель, видел тут один на обочине, — успокаивал их я.
— Мотель у меня в подвале, — решительно заявил Перри.
Он отвел меня туда, разложил диван-кровать, занимавший чуть ли не всю тесную комнатушку, открыл шкаф и показал, где постельное белье.
— Если Хелен спросит, так я вам постелил. А то она опять разворчится, что я не умею принимать друзей. Спокойной ночи, писатель.
— Спокойной ночи, сержант. И спасибо. Спасибо за все.
В ответ он только фыркнул, как бизон, что на его сварливом языке должно было означать “не за что”. Так в мою жизнь вошли самые дорогие друзья.
В тот апрельский день 2010 года, стоя перед домом Гэхаловудов, я перебирал в памяти эти счастливые воспоминания. Перри встретил меня не слишком радушно. Открыв дверь, он чертыхнулся:
— Чтоб вам провалиться, писатель, вы зачем приперлись? Сказано вам было — к шести!
— Пришел помогать.
— Никто в вашей помощи не нуждается!
Из-за спины мужа появилась Хелен с ее всегдашней солнечной улыбкой:
— Маркус, как я рада тебя видеть!
Она отодвинула супруга и обняла меня.
— Я раньше времени, но я вам подсоблю, — объяснил я, протягивая ей цветы.
— Маркус, ты прелесть.
Она понюхала букет и препроводила меня на кухню. Перри замыкал шествие.
— А ваша жена говорит, что я прелесть, — ехидно заметил я, обернувшись к нему.
— Ох, писатель, заткнитесь!
— Нет, сержант, вы мне объясните, как так вышло, что эта невероятная женщина вышла замуж за такого, как вы?
— Сами подумайте.
— Из жалости, наверно.
— Ну-ну.
— Держите, сержант, вино — это вам. По-моему, вы такое любите.
— Спасибо, писатель.
Хелен и Перри собирались устроить вечеринку с фахитас, Лиза его обожала. Ждали человек двадцать, и я на кухне прилежно резал курицу, перцы, сыр и давил спелые авокадо для соуса гуакамоле. Вышло два полных подноса, и мы с Перри более или менее удачно их украсили.
Хелен, улучив минуту, спросила, как моя амурная жизнь:
— Что, Маркус, по-прежнему ходишь холостяком?
— Подружку себе завел, — сообщил Перри.
— Да ну? — удивилась Хелен, напустив на себя обиженный вид: почему это я ей не сказал. — Давай рассказывай, Маркус.
— Совсем недавно, не заводись.
— Стало быть, кастинг принес плоды? — поддела меня Хелен. — А дух твоей матери выбор одобрил?
— Сержант! — возопил я. — С ума сойти, вы что, все ей рассказали?
— Она моя жена, я от нее ничего скрываю! И вообще, это же круто — вам является мать и высказывает свое мнение.
— Ее зовут Реган, — сказал я Хелен.
— Твою мать?
— Нет, девушку! Она пилот гражданской авиации. Живет под Монреалем.
— И давно вы вместе?
— Да уже три месяца! — опять наябедничал Перри.
— Три месяца? Дело серьезное, — заметила Хелен.
— Не знаю пока, — сказал я. — У нас не было случая подольше побыть вместе.
— Дело очень серьезное, — влез Перри. — Он ее везет в отпуск на Багамы!
— Ради всего святого, сержант, не делайте из мухи слона!
— Бедная девочка, — продолжал подтрунивать Перри, — если бы она знала, что ее ждет.
Мы расхохотались.
Малия и Лиза одна за другой вернулись домой. Обе, увидев меня на кухне, кинулись мне на шею в восторге и изумлении. С тех пор, как я видел их последний раз, они подросли. Лизе исполнялось одиннадцать, она заканчивала начальную школу. Малии было девятнадцать, в прошлом году она окончила лицей и поступила на подготовительное отделение университета. Отношения у нас сложились приятельские: они любовно называли меня «дядя Маркус», что меня очень трогало.
К шести часам на праздник подтянулись бабушки, дядья, тетки и кузены. Тот вечер оставил у меня яркие воспоминания — оживленные разговоры, взрывы смеха. Лиза, задувающая свечи. Наше с Перри состязание — кто состряпал пирог лучше? Хелен за роялем, красивая как никогда, поющая джазовые вариации на расхожие музыкальные темы.
Я ушел в двенадцатом часу ночи. Мог ли я вообразить, что в следующий раз, когда попаду в этот дом, все здесь будут убиты горем?