Снаружи холодный ветер гонял снежные хлопья, а в студии стояло лето: актеры и статисты в мощных лучах прожекторов, казалось, жарились на раскаленном солнце; декорации пешеходной улицы были на редкость реалистичны. Снималась одна из моих любимых сцен — герои, Марк и Алисия, после долгих лет разлуки наконец встречаются на террасе кафе, в толпе прохожих. Им не нужны слова, довольно лишь взглядов, чтобы наверстать время, которое они потеряли друг без друга.
Я сидел за контрольными экранами, следил за съемкой.
— Стоп! — внезапный крик режиссера прервал этот благодатный миг. — То, что нужно.
Помреж, сидевший рядом, повторил по рации его фразу: “То, что нужно. На сегодня все”.
В тот же миг съемочная площадка превратилась в муравейник: технический персонал зачехлял камеры, актеров, расходившихся по уборным, провожали унылые взгляды статистов, которым так хотелось перемолвиться с ними словом, добыть фото или автограф.
Я решил пройтись по декорациям. Все казалось таким настоящим — улица, тротуары, фонари, витрины. Я зашел в кафе, восхищаясь тщательной проработкой деталей. У меня было чувство, что я гуляю по собственному роману. Я протиснулся за стойку с горой сэндвичей и выпечки: все, что попадало на экран, должно было выглядеть реальным.
Созерцание мое длилось недолго. Из задумчивости меня вывел чей-то голос:
— Официантом заделались, Гольдман?
Это был Рой Барнаски, эксцентричный генеральный директор издательства “Шмид и Хансон”, печатавшего мои книги. Утром он без предупреждения прилетел из Нью-Йорка.
— Кофе, Рой? — предложил я, беря пустую чашку.
— Лучше дайте какой-нибудь сэндвич, умираю с голоду.
Я понятия не имел, насколько вся эта еда съедобна, но без колебаний протянул Рою сооружение с индейкой и сыром.
— Знаете, Гольдман, — заявил он, жадно впиваясь в толстые ломти, — этот фильм произведет фурор! К тому же мы собираемся выпустить специальное издание “Г как Гольдштейн” — это будет сенсация!
Тем, кто читал “Правду о деле Гарри Квеберта”, известно, насколько неоднозначными были мои отношения с Роем Барнаски. Всем остальным достаточно знать, что его симпатии к авторам зависели от того, сколько он мог сделать на них денег. Два года назад он обливал меня помоями за не сданный вовремя роман, зато теперь, после рекордных тиражей “Правды о деле Гарри Квеберта”, я занимал особое место в его пантеоне кур, несущих золотые яйца.
— Вы, Гольдман, небось, на седьмом небе, — продолжал Барнаски, явно не понимая, что мне не до него. — Книга имеет успех, а теперь еще фильм. Помните, два года назад я из кожи вон лез, чтобы роль Алисии играла Кассандра Поллок, а вы меня бранили почем зря. Видите, оно того стоило! Все в один голос твердят, что она потрясающая!
— Да уж, Рой, это я вряд ли когда забуду. Вы всех убедили, что она моя любовница.
— И каков результат! У меня отличный нюх, Гольдман! Потому-то я и большой босс! Кстати, я приехал поговорить с вами на очень важную тему.
С той самой минуты, когда он внезапно заявился на съемки, я знал, что в Монреаль он прилетел не просто так.
— О чем речь? — спросил я.
— Есть новость, она вас обрадует, Гольдман. Мне хотелось сообщить ее вам лично.
Барнаски подстраховывался — нехороший знак.
— Рой, говорите прямо.
— Мы вот-вот заключим контракт на экранизацию “Правды о деле Гарри Квеберта” с MGM! Это будет грандиозно! До того грандиозно, что они хотят как можно быстрее подписать предварительное соглашение.
— Не думаю, что мне хочется делать из этого фильм, — сухо отозвался я.
— Да вы сперва на контракт взгляните, Гольдман. Одна подпись — и два миллиона долларов ваши! Калякаете свое имя внизу страницы — и бах! — на ваш банковский счет падают два миллиона долларов. Не считая процентов от прибыли и всего остального!
Мне совершенно не хотелось с ним объясняться.
— Поговорите с моим агентом или адвокатом, — предложил я, чтобы закончить разговор.
Барнаски взъярился не на шутку:
— Если бы меня интересовало мнение вашего говенного агента, я бы не таскался в такую даль!
— Это не могло подождать, пока я вернусь в Нью-Йорк?
— Вернетесь в Нью-Йорк? Вы же как ветер, Гольдман, если не хуже, — на месте не сидите!
— Гарри не хотел бы фильма, — поморщился я.
— Гарри? — поперхнулся Барнаски. — Гарри Квеберт?
— Да, Гарри Квеберт. Вопрос закрыт: я не хочу фильма, не хочу опять во все это погружаться. Хочу забыть это дело. Перевернуть страницу.