— Но мы же решили, что старушек, скорее всего, несколько, иначе и затевать все не стоит, — сказал я.
— Решили, да. Но я исхожу из того, что у нее есть. У нас есть подделки, сработанные на очень примитивном уровне и очень примитивным методом сбываемые. Есть бизнес, который людям, желающим сорвать большой куш, не интересен. Есть Буркалов, остро нуждающийся в деньгах. Вспомни, мы же заглядывали во всякие художественные салоны и магазины. Хороший пейзаж маслом можно купить и за полторы тысячи рублей. При этом, понятно, магазину идут комиссионные, и художнику, выходит, достается немногим больше тысячи. Допустим, картины Буркалова стоят подороже, но, все равно, больше шести тысяч в месяц он вряд ли зарабатывает. А еще надо и на краски потратиться, и на холст, и на многое другое. Да и за приватизированную мастерскую, наверно, платить нужно порядком, а ведь нужно платить еще и за квартиру. Значит на жизнь ему вряд ли остается больше ста долларов. На сто долларов в Москве только-только протянешь… Пошли дальше. Он привозил какие-то иконы и продал их, пусть и очень дешево, по сравнению с их настоящей ценой. Но даже эта сделка пополнила его карман на какое-то время. Он — профессиональный художник, при всем при том, и владеет всеми техниками. Ему приходит в голову: зачем мотаться по деревням в поисках икон, когда можно их самому выпекать самым кустарным способом? Сам он продавать иконы не может, вот он и договаривается со старушкой, у которой какая-то подработка в этом доме. Уборщица она здесь, или что…
— Почему ты думаешь, что подработка? Может, она здесь просто живет? — спросил я.
— Потому что она дала нам свой домашний телефон. И этот телефон — не телефон Буркалова, а совсем другой, так? Я думаю, Буркалов эту старушку научил: мол, если вдруг будут у тебя спрашивать, как ты иконы продаешь и как вообще их можно повыгодней продать, то ты какой-то контакт налаживай, телефончик что ль оставляй, а если удастся хорошие иконы дешево купить и дорого продать, тем же людям, которым я в первый раз иконы сбыл, то я и тебя не обижу.
— Вполне может быть, — согласился я. — Так в чем загвоздка?
— Да в том как раз, что охранник ни словом о старушке не обмолвился, понимаешь? Ведь охранник, мы убедились, о жильцах знает практически все. И если, скажем, старушка прибирается в мастерской Буркалова, то охранник нам бы наверняка сказал: «Да вон, пройдите, там бабуля эта, Анна Ивановна, которая все о Буркалове знает, спросите у нее, когда он появится…»
— Но раз он ничего не сказал — выходит, он понятия не имеет, что между этой Анной Ивановной и Буркаловым существует какая-то связь, так?
— Так может, старушка вообще не отсюда, просто приходит…
— Приходит постоянно — и охранник не знает, к кому?.. Нет, у нее какие-то дела в этом доме или какая-то работа… Но когда ты сказал про «дела, не имеющие ничего общего с мастерскими», в голове у меня прояснилось! Конечно, она может быть домработницей у кого угодно, или просто уборщицей! А то, что она и Буркалов скрывают, что их что-то связывает, — это тем более настораживает!
— Все сходится, — согласился я. — Но тогда, получается… Тогда, получается, все это — затея бедного художника и бедной старушки, которые так добывают дополнительные средства на жизнь.
— Угу, — кивнул Алешка. — Понятно, картины сейчас продаются плохо, даже по смешным ценам в полторы-две тысячи рублей. Ты сам видел, покупателей в салонах мало, а выбор большой, художники рисуют много, и картин много висит, конкуренция. Может сложиться и так, что даже известный художник всего одну картину в месяц продаст, и — зубы на полку. Чтобы писать иконы, надо иметь специальное разрешение церкви, да и кто из серьезных покупателей станет покупать новодел? А вот писать иконы под старину, и продавать по бросовой цене, — хорошее ежемесячное подспорье.
— Но если так, — сказал я, — то и надо оставить их в покое, пусть кормятся. Конечно, действуют они, мягко сказать, не очень честно, и, наверно, можно доказать, что они какой-нибудь закон нарушают, но не наше дело им мешать: пусть люди имеют свой маленький доход.
— Все так, — сказал Лешка. — Но все-таки давай проверим все до конца. Ведь это только моя версия, и она вполне может оказаться неправильной, хотя, на данный момент, в нее укладывается все от и до. Нам надо подняться на крышу и постараться проникнуть в мастерскую номер три или хотя бы разглядеть — там эта старушка Анна Ивановна или нет. И не видно ли каких следов работы Буркалова. В смысле, следов того, что он подделывает иконы. Вот если мы все это найдем, тогда можно будет говорить, то мы довели дело до конца.
— Что ж, тогда, полезли, — согласился я.
И мы полезли вверх, по внешней лестнице, по крышам гаражей, держась напротив глухой стены того дома, к которому нам нужно было подобраться. Самым сложным оказалось пройти два с лишним метра по чугунной трубе прямо под карниз крыши дома, в который нам нужно было попасть. Труба была толстой и надежной: то ли газ подавался по этой трубе, то ли вентиляция так проходила — просто неприятно было идти, когда под тобой три этажа — то есть больше десяти метров до земли. Но как бы ни было, мы перебрались, и я с облегчением уцепился за металлические перильца на крыше.
— Их, наверно, сделали для тех, кто моет и чистит от снега стеклянные крыши, — сказал Лешка. — Ведь в мастерских у художников должно быть всегда достаточно света. Да, ты старайся идти так, чтобы тебя не было видно изнутри, а то если кто-нибудь случайно поглядит вверх, шуму не оберешься.
И мы пошли по краю крыши мимо стеклянных колпаков. Стекло, разумеется, было особенным, очень толстым, небьющимся, но все равно было боязно его задевать.
Вот так мы добрались до нужного нам угла дома.
— Сейчас мы как раз над тем подъездом, в который вошла старушка, — сказал я. — Рискнем заглянуть в одну из мастерских?
— Рискнем, — согласился Лешка.
Мы заглянули в один стеклянный колпак — и не обнаружили ничего интересного. В смысле, ничего для нас интересного, а так это было довольно красиво обставленное помещение с ковром, с журнальным столиком темного стекла и креслами и даже с пальмой в кадке. На стенах висели картины, но сразу было ясно, что это не мастерская художника, а жилое помещение. И уж точно это была не мастерская Буркалова.
Мы перешли к следующему колпаку. А там…
— Лешка, держи меня! — прошептал я. — Я сейчас точно упаду!..
У Алешки и самого глаза на лоб вылезли.
Глава пятая
Невероятные превращения
Мы увидели мастерскую явно преуспевающих художников. Картины были составлены одна к другой, холстами вверх, в двух углах, другие картины висели на стенах. На мольберте тоже стоял холст — по всей видимости, не законченный. Те картины, которые мы могли разглядеть, были очень яркими, с фантастическими видами из распахнутых окон, клоунами, улицами невероятных городов и так далее. Длинный стол, вроде верстака, вдоль одной из стен, был завален красками в тюбиках и коробках, большими альбомами для акварели, искусственными фруктами для натюрмортов, коробочками с углем и пастелью. На столе сидела деревянная кукла с подвижными суставами, которой можно придать любую позу. И сбоку к ней приткнулась большая пепельница цветного стекла. Рядом с этой пепельницей лежало несколько пачек дорогих сигарет. На другом столике возле тахты стояла новая и дорогая кофеварка. Не будь этих примет обеспеченности хозяев мастерской, по одному количеству новых, не открытых еще тюбиков красок можно было сделать вывод, что эту мастерскую занимает преуспевающий художник. Блуждая по художественным салонам, мы видели, что один тюбик живописной масляной краски стоит и двести, и триста рублей, а есть, видно, и из очень дорогого сырья произведенные, которые стоят по семьсот или восемьсот рублей.
Но не это главное. А главное, что были в мастерской красивая удобная тахта (о которой я вскользь упомянул) и красивое удобное кресло. И на этой тахте и на этом кресле… валялась одежда старушки! И не только одежда — ее седые волосы!..
— Не фига себе! — пробормотал я. — Что происходит?
— Тихо! — сказал Лешка, оправившийся от изумления. — Слышишь?
Мы услышали шум воды из ванной и потом сообразили, что слышим звуки из мастерской, потому что над длинным столом было открыто окно.