— Да уж! Недели нет. Пока всего сутки, — согласился я.
— А трое не хочешь? — ехидно спросила бабка, и глаза ее озорно заблестели.
— Я что, столько был без сознания?!
— Догадливый! — одобрила старуха. — А как меня зовут, сможешь сказать?
Бабка явно потешалась. Мне тоже почему-то было в этой избушке легко и весело. Даже несмотря на то что я понятия не имел, в какую глушь меня занесло, куда подевались мои новые товарищи, и все это при том, что я почти наверняка знал, что за мифический персонаж передо мной находится.
— Надо полагать, вы Баба-яга, — осторожно высказал я предположение.
— Молодца! Ай молодца! Точно! Она самая и есть! Баба Пятая, Яга Смоленская, Костяная нога Калужская! — бодро перечислила старуха свои то ли титулы, то ли регалии и протянула мне деревянную плошку с какой-то бурдой. — На вот тебе за сообразительность! Как раз вливать в тебя собиралась. Да ты сам проснулся.
Содержимое посудины напоминало взбитое блендером авокадо, только малость пожиже, и пахло от него не то ядовитыми грибами, не то затхлым лесным болотом. Я невольно напрягся.
— Узнаю людскую породу! — заулыбалась бабка. — Уж сколько дней ты у меня хлебал это пойло, как миленький. Считай, с того света на нем выбрался, а как своими глазами увидел, так и запарился.
Я виновато взглянул на старуху и уже почти собрался с духом, решившись одним махом опрокинуть в себя содержимое плошки, но тут она неожиданно смилостивилась.
— Ладно, не мучайся! Раз оклемался, уже и без зелья моего поправишься. Опять же и товарищу твоему больше достанется.
Баба-яга отняла у меня плошку и пошла к печке. Только сейчас я заметил, что на полатях тоже кто-то лежит, и с радостью узнал своего напарника.
— Хан, — заорал я и соскочил с сундука, служившего мне кроватью. Как оказалось, проделано это было слишком поспешно. Голова моя закружилась, ноги подкосились, и я едва не рухнул на пол.
— Слышь! — с наигранной строгостью сказала бабка. — Ты тут мою работу не порть. Я тебя не для того на ноги ставлю, чтоб ты себе сразу же башку разбил. Ходи чинно, медленно. И не кричи. Здешний лес ору не любит. А я тем более.
Я уже и сам понял, что прыгать мне как минимум первое время не стоит. Однако посмотреть, как там Хан, все же хотелось. Поэтому, подождав, когда карусель, запущенная в моей голове, остановится, и убедившись, что нового ее вращения пока не предвидится, я осторожно пересек комнату и присоединился к старухе, которая потчевала своим подозрительным лекарством моего еще не оправившегося товарища. Судя по всему, Хан пострадал от купания куда больше меня. На его руку была наложена самая настоящая шина из бересты и свежих березовых веток. А нога и вовсе оказалась обмазана толстым слоем высохшей и затвердевшей глины. И это не считая десятка ссадин и порезов, покрывавших смуглую обветренную кожу. К счастью, большая часть ран уже зарубцевалась. Причем, если учесть слова Яги о том, что с момента речной катастрофы прошло не более трех дней, без колдовства тут явно не обошлось. Так что теперь у меня исчезли последние основания сомневаться в том, что мерзкое на вид пойло, которое старуха деревянной ложкой впихивала в несчастного узбека, является чем-то опасным для его жизни. То же, кстати, подтверждал и весь мой жизненный опыт: чем продукт полезнее для человеческого здоровья, тем более неприятным на вид и вкус он оказывается. Увы, подсознание Хана соглашаться с этим не желало. Возможно, если бы мой напарник что-то соображал, он спокойно принял бы положенное ему горькое лекарство, но сейчас он ворочался, плевался и то и дело выкрикивал: «Арина Родионовна, вы нарушили условия досрочного освобождения! Немедленно вернитесь на определенное вам место жительства и доложитесь своему надзирателю!»
— Кто такая Арина Родионовна? — поинтересовался я у бабки, после того как она закончила впихивать в узбека свое зелье и даже протерла ему губы влажным полотенцем. В первый раз за все время мой вопрос не вызвал у нее ни улыбки, ни прочих признаков расположения. Она как-то сразу погрустнела и, кажется, даже еще больше состарилась.
— Я это! — покаянным голосом призналась старуха и стала ходить по избушке, подбирая в разных углах и бросая на застеленный скатертью стол всякие вещи: гребень, зеркальце, шерстяные носки, шкатулку с нитками и иголками.
— Что вы делаете? — удивился я.
— А что, сам не видишь? — печально отозвалась бабка. — Узелок собираю. Не бойся, надолго не задержу. Сейчас еще пару вещичек найду — и в путь.
— Спасибо, конечно, — поспешил поблагодарить я старуху. — Только зачем мне все это? Да и куда идти — я пока не очень представляю…