— Ты что, душегуб, совсем рехнулся? Я тебя спрашиваю! Ты, тоска зеленая! Ты чего удумал?! Живых людей жизни лишать?! Да я тебя сейчас так заколдую — вместо мха поганками порастешь! Или нет! Лучше я на тебе коноплю выращу и в ПТУ отправлю.
И так далее, и тому подобное. Чувствовалось, что Арина Родионовна разошлась не на шутку. Она носилась за нашим мучителем вокруг муравейника, то и дело отвешивая ему хлесткие затрещины своей метлой, почти так же лихо, как Джеки Чан делал бы это боевым шестом. Интересно, что зеленый даже не пытался сопротивляться, притом что был раза в полтора, если не в два, больше самой старухи. Он только старался прикрыть свою мохнатую голову руками и неуклюже оправдывался:
— Арина Родионовна… Яга… Ну ты ж это… Ты ж сама… Ну чуть не плакала. Говорила, что тебя обратно, типа, в неволю… На поселение!
Поняв наконец, что бабка вовсе не собирается его слушать, а только дерется, монстр махнул на нее лапой и, пробасив: «А ну тебя! Сама разбирайся!» — подскочил к ближайшей сосне, в мгновение ока взобрался наверх, а оттуда невероятно огромными тяжелыми прыжками с дерева на дерево направился в гущу леса. Старуха не стала его преследовать. Да, видимо, и не могла. Едва ее странный знакомец пропал из виду, весь боевой задор Яги как ветром сдуло. Она, кряхтя, оперлась на метлу, отдышалась, а потом наконец повернулась в мою сторону и слабым от усталости голосом произнесла:
— Ну здрасте!
В избушку Бабы-яги мы добрались уже затемно. Леший — именно им и оказался принятый мной за зеленого медведя монстр — утащил нас с Ханом на весьма приличное расстояние. Хорошо еще, что старуха, почуяв неладное, не стала собирать целебные травы, а поспешила домой и вовремя обнаружила пропажу.
— Если бы не ступа, нипочем бы мне вас до ночи не сыскать! — продолжала переживать Арина Родионовна, потчуя меня чаем с оладушками, малиновым, земляничным и черничным вареньем. Был на столе и мед, но его мне сейчас не то что есть, даже видеть было тошно.
— Ты, милок, на Фимку не обижайся, — робко попросила бабка за своего приятеля. — Он леший правильный. О зверье, о птицах заботится…
— Насекомых подкармливает, — мрачно добавил я.
— Ну погорячился. С кем не бывает. Ничего не поделаешь. Дикий он. Власть на дух не переносит, — пыталась объяснить поступок лешего старуха. — А тут и вовсе решил, что вы меня обратно на поселение потащите!
— Понимаю, — сказал я больше для поддержания разговора, но Бабу-ягу это явно задело.
— Ни черта ты не понимаешь! Ты сам там жил? Жил, я тебя спрашиваю?!
Что я мог ответить? Мне о существовании Бабы-яги стало только недавно известно, а о том, что из себя представляет место ссылки волшебных преступников, я и вовсе не имел никакого понятия.
— Ведь ты прикинь, с кем приходится жить?! — взорвалась вдруг старуха. — Варколаки, каркуны, куздельники.
— А Кощей? — заинтересовался я.
— И Костлявый рядышком. Через лесочек. И подпевала его тож там — Соловей-разбойник. А вот Горыныча, я слыхала, лет уж двенадцать как отпустили.
— За примерное поведение?
— Не! По амнистии. В честь восемьсотпятидесятилетия Москвы!
— А вас что же держат?
— Дык, бегаю! А как мне, мил-человек, скажи, не бегать? Лес злой, холодный, — продолжала жаловаться Арина Родионовна. — Зверья почти нет, а те, что есть, не то что сказку сказать или там песенку спеть, говорить — и то не умеют. Да и с чего бы?! Волшебства там, ну разве что при случае зуб заговорить, а о том, чтобы зелье какое приготовить или ступу в небо поднять, и думать нечего.
— Ну видимо, поэтому вас там и собрали, чтобы вы злое волшебство не творили? — предположил я и тут же пожалел о сказанном. Старуха так оскорбилась, что перешла на некую сказочно-блатную феню, и утихомирить ее не было никакой возможности.
— Ты вот что, начальник! Ты мне мокрую ворожбу не шей! Я тебе не Карга и не Шишига какая-нибудь! На порчах не поймана, в душегубстве не замечена. Это Горыныч, понимаешь, змей трехконфорочный, да Кощей Бесстыжий — по всем статьям уголовники, а я — политическая!
— В каком смысле? — опешил я от такого откровения, представив, как некий прокурор, специализирующийся по уголовно-магическому праву, предъявляет обвинение Соловью в разбое, Змею Горынычу в многочисленных поджогах, Идолищу поганому в геноциде мирного населения. Но вообразить Бабу-ягу убежденным идейным противником, бомбисткой в ступе или революционеркой, поднимающей народные массы при помощи приворотного зелья, было невозможно даже обладателю сверхбуйной фантазии!