Язон Бартслер поднялся с кресла — высокий, светский мужчина, с приветливым и уважительным к гостю выражением на лице.
— Приветствую вас, господин адвокат, — сказал он, протягивая руку. — Я вижу, что Диана пользуется советами самых известных адвокатов. Вы уже знакомы с моим компаньоном, Фрэнком Гленмором?
— Да, имел удовольствие.
— Что за история с Дианой? Никто мне ничего не сказал. Фрэнк, почему, черт возьми, ты ни слова не произнес о том, что произошло?
— Твоя жена считала, что Диана больше здесь не покажется и что мы о ней больше никогда не услышим. Она убеждена в том, что девушка просто-напросто сбежала. Боюсь, что визит мистера Мейсона неприятно ее удивит. И я не хотел доставлять тебе неприятностей.
— Теперь ты доставляешь мне неприятностей в два раза больше. Диана очень милая девушка. Может быть вы скажете мне, что произошло, мистер Мейсон?
— Насколько я могу судить, Диана совершила ошибку, приняв приглашение от вашего пасынка и отправившись с ним на ужин. Кончилось тем, что ей пришлось отправляться домой пешком. Дома она застала Карла, шарящего в ее комнате. Затем ее обвинили в краже и в результате она была вынуждена оставить ваш дом посреди ночи, убежав лишь в легком халатике и тапочках, набросив на плечо манто. У нее не было с собой ни цента и она вынуждена была провести ночь голодной и без крова над головой.
— Вы представляете все это так, словно речь идет об убийстве, — сказал Бартслер с раздражением. — Будьте же разумны. Насколько я понимаю, ее никто не выбросил за двери?
— Она убежала из-за страха.
— Перед чем?
— Перед физическим насилием. После одного акта насилия она опасалась следующих.
— Актов физического насилия? С чьей стороны?
— Карла Фрэтча и его матери. Они выбросили ее из собственной комнаты.
— И чего вы требуете?
— Прежде всего ее вещей, которые она здесь оставила. Затем, платы за две недели, извинения, а также рекомендации или гарантийного письма о том, что она не будет очернена кем-либо из ваших домашних, в случае если кто-либо из нанимателей попросит рекомендацию. Наконец, соответствующего награждения за испытанные моральные и физические страдания.
Бартслер обратился к Гленмору:
— Пригласи мою жену. И пусть она приведет Карла.
Гленмор вскочил на ноги и, с ловкостью неожиданной для мужчины его веса, мягкими шагами, тихо и бесшумно, как кот, вышел из комнаты. На его губах играла усмешка сдерживаемой радости.
— Прежде всего, — отозвался Мейсон сразу же после ухода Гленмора, — я хотел бы попросить собрать вещи и одежду мисс Рэджис, чтобы я мог забрать их с собой. Что касается остального, то я советовал бы вам обратиться к своему адвокату. Я не хочу, чтобы меня подозревали в желании воспользоваться положением.
— Мне не нужен адвокат для того, чтобы управиться с этим делом, — ответил Бартслер. — Я вообще не хочу, чтобы Диана уходила.
— Я думаю, что вы не предполагаете, что она останется после того, что произошло. Это исключено.
Бартслер нахмурился.
— Я не допустил бы этого ни при каких обстоятельствах, если бы знал, что это может случиться. Я совершенно этого не понимаю. А впрочем, может быть и понимаю. Посмотрим.
— Дело может оказаться серьезнее, чем вы предполагаете, — предупредил Мейсон.
— Все говорит за это. Мне нравится эта девушка. Ее действительно интересует то, что она читает. Она делает это с чувством. Потому что все профессиональные чтицы читают так однообразно, что глаза склеиваются от одной только монотонности, словно во время длительного полета, когда человек старается не уснуть от однообразного шума двигателя. О, вот моя жена с сыном.
Мейсон поднялся, чтобы поздороваться с женщиной и молодым человеком. В миссис Бартслер была какая-то ледяная грация. Ее кожа, волосы и фигура свидетельствовали о непрерывном уходе. Она выглядела как тридцатипятилетняя женщина, которая хорошо знает, что может сойти за двадцатипятивосьмилетнюю. Казалось совершенно невероятным, что молодой человек, находившийся рядом, ее сын. Карл Фрэтч был строен, с черными волосами и старательно ухоженными баками, которые были ниже уха на целый дюйм, согласно новейшей голливудской моде. Несмотря на признаки некоторого лицедейства, он мог придать себе внешнюю солидность не по годам.
Язон Бартслер представил Перри Мейсона и, как только все сели, без всякого вступления объяснил причину, по которой позвал их:
— Перри Мейсон представляет Диану Рэджис, она утверждает, что ее выбросили из этого дома при унизительных обстоятельствах и в неодетом виде. Вам известно что-нибудь об этом?
— Да, все, — холодно ответила миссис Бартслер, с выражением равнодушия на лице.
— Что вы знаете? — спросил Бартслер.
— Расскажи, Карл.
Карл сделал жест скромного презрения.
— Я предпочел бы не говорить об этом.
— Ведь ты же знаешь факты.
— Но, несмотря ни на что, она все-таки женщина, мама. Ты не думаешь, что о женщине лучше рассказывать женщине?
— Хорошо, — сказала миссис Бартслер. — Эта девушка никогда не должна была работать у нас. Она была, как я слышала, актрисой и жаль, что она не ограничила свою деятельность этой областью. Она не подходит нашей семье.
— Это еще не повод, чтобы не платить ей за две недели и относиться к ней грубо, — спокойно сказал Бартслер.
Его жена продолжала с холодным достоинством:
— Я опасалась, что девушке тяжело быть в одиночестве, поэтому подсказала Карлу, чтобы он немного занялся ею и Карл пригласил Диану на ужин. Но она напилась и в баре позволила фамильярничать с собой какому-то очень вульгарному типу. Она так разошлась, что не хотела возвращаться с Карлом домой. Вернувшись, Карл заметил, что она оставила в его машине сумочку. Он пошел в комнату Дианы, чтобы отнести ее и обнаружил в сумочке бриллиантовую подвеску, которую я искала весь день. Он пришел с этим ко мне и я сама решила расследовать дело. С того времени, как эта Рэджис стала работать в нашем доме, у меня стали пропадать различные мелочи, но я не придавала этому большого значения, полагая, что сама куда-нибудь их засунула. У Дианы Рэджис была нечистая совесть, поэтому она убежала, как только мы вошли в ее комнату. Я немного беспокоилась, но так как не намеревалась вызывать полицию, то считала, что нам не остается ничего другого, как ждать ее возвращения. Без сомнения, у нее много знакомых обоих полов, у которых она с успехом могла провести ночь.
Бартслер посмотрел на Мейсона.
— Это объясняет ваши сомнения?
Мейсон рискнул без особого убеждения:
— У мисс Рэджис был подбит глаз, когда она появилась сегодня утром в моем офисе. Кто-нибудь из вас знает что-нибудь об этом?
Миссис Бартслер посмотрела на Карла. Тот сказал:
— Она вернулась домой уже с синяком под глазом. Я предполагаю, что об этом мог бы что-нибудь сказать тот тип, с которым она пила, когда я выходил из бара.
— Наверное, у нее не впервые подбит глаз, — прокомментировала миссис Бартслер и с презрением добавила: — Особа легкого поведения!
На минуту наступило молчание, после чего миссис Бартслер снова обратилась к сыну:
— Ты должен был все-таки настоять на том, чтобы она вернулась с тобой домой.
Карл Фрэтч сделал рукой жест, как будто отгонял от себя что-то неприятное. Он сделал это с таким чувством и грацией, которые удовлетворили бы любого режиссера.
— Она вела себя очень вульгарно, — сказал Карл, как будто это полностью и окончательно решало дело.
Бартслер обернулся к Мейсону.
— Это вас удовлетворяет?
— Нет.
— Вы хотите спрашивать сами или это сделать мне?
— Спрашивайте вы. Впрочем, я задам несколько вопросов. — Мейсон повернулся к Карлу Фрэтчу: — Следовательно, вы пригласили ее на ужин?
— Да.
— Куда?
— В «Коралловую Лагуну».
— Вы пили?
— Да.
— Оба или только она?
Карл Фрэтч секунду колебался.