И Василий Васильевич стал рассказывать о том, что видел: о новых машинах, об электрических тракторах, об электровозах.
— А выставка, ребята, хорошая. Там целые улицы, на этой выставке, и троллейбус ходит, и на улицах — такие же фонари, как тут у нас, только шары побольше. (Все посмотрели на потолок.) Когда-нибудь и вы поедете на выставку, только для этого вам надо лучше учиться. Я завтра зайду в школу, посмотрю, как вы там себя ведете. Если у вас кепка задом наперед да если под носом мокро (ребята зашмыгали носами), никуда вы не годны. А учиться надо как следует, и приносить пятерки, чтобы вы были не глупей, и умней нас, стариков. И еще: вы должны гордиться своим колхозом. Видите, какой Дом культуры построили вам отцы-матери на свои трудодни… А на будущий год проложим узкоколейку и станем развозить удобрения электровозами на поля. Хотите быть машинистами электровозов?
— Хотим! Хотим! — закричали мальчишки.
— Так вот. Для этого надо учиться, учиться и еще раз учиться. Кто это сказал?
— Ленин! — закричали мальчишки.
Беседа кончилась. Василий Васильевич спрыгнул в зал, унял на пути ребят, которые слишком буйно принялись распределять должности на будущие электровозы, и повел гостей в садик.
Вблизи председатель колхоза «Новый путь» казался еще более могучим богатырем, чем на сцене. Был он на голову выше Ивана Саввича и, как сказал на следующий день дедушка Глечиков, в каждой ладони мог бы удержать по две тыквы.
Узнав, что пеньковцы приехали знакомиться с хозяйством, Василий Васильевич сказал, что, хотя сегодня у него много дел, пойдет все показывать сам лично.
— Не больно, видать, у тебя много делов, если и ребятишками забавляешься, — пошутил Иван Саввич.
— Это не забава, — сказал Василий Васильевич. — Это тоже необходимо. — И неожиданно добавил совсем по-бабьи: — Эх, Иван Саввич, что на свете может быть лучше ребятушек!
Он поздоровался со всеми за руку, каждому по-разному улыбнулся и даже просунулся между Тоней и Глечиковым, чтобы пожать руку Витьке, который, совсем не ожидая такой чести, стоял в стороне и сосредоточенно занимался своим носом. Потом Василий Васильевич заявил, что учтет хитрость Ивана Саввича и тоже как-нибудь нагрянет в Пеньково без приглашения.
Немного посмеявшись, тут же в садике наметили маршрут и отправились смотреть скотный двор.
Снежок все падал, тихо и прямо, словно по ниточке, небо белело, как разбавленное молоко, и было не понять, с какой стороны светит солнце. Дедушка Глечиков вышагивал межачком, вдоль пашни, вслед за Василием Васильевичем, щурил глаза на тонкую снежную пелену, под которой еще кое-где угадывались крепкие букетики озими, и задавал вопросы.
За эти короткие минуты что-то передвинулось у него в душе: впервые за многие годы он снова почувствовал уважение к самому себе и даже немного заважничал.
Конечно, это не шутка, когда известный на всю область председатель передового колхоза и, сверх того, бывший полковник отвечает на вопросы всерьез, без всяких насмешек, как будто дедушка Глечиков тоже передовик и сам бывший полковник. А нельзя сказать, что Василий Васильевич так уж прост, — нет, человек знает себе цену: на него вон даже снежинки садятся осторожно и уважительно. Но, видно, такая уж справедливая природа в «Новом пути»: и председатель разговаривает со всеми одинаково, и снежинки не делают ни для кого различия — так же осторожно и уважительно украшают они воротник Тони, Леньки, Тятюшкина и даже болтающий ушами малахай Витьки-плугаря.
— Да у тебя тут не ферма, а цельный агрегат, — сказал Иван Саввич, когда подошли к скотному двору.
Ферма состояла из нескольких построек: неподалеку от длинного, приземистого помещения для коров находилось новенькое здание кормокухни, куда, как извещала табличка, посторонним вход был запрещен. Немного подальше, в овражке, виднелась будка — там стучал движок. Возле фермы был сделан бетонный жижеприемник, а по другую сторону находились силосные ямы и траншеи. К кормушкам тянулся подвесной путь; на щедро промасленных роликах висели опрокидывающиеся металлические люльки. От ворот в поле уходили рельсы узкоколейки.
Василий Васильевич остановился возле коровы-рекордистки, которая дала пять тысяч килограммов молока в лактацию и за год оправдала стоимость всей насосной установки. Огромная, как цистерна, утробистая корова взглянула на гостей печальными выразительными глазами, словно хотела сказать: «Не мешайте работать», отвернулась и снова начала хрустеть сеном, сосредоточенно перерабатывая корм на молоко.
— Да, в таких хоромах коровам неловко мало молока давать, — завистливо заметил Иван Саввич.
— А во сколько тыщ встала эта ферма? — важно спросил дедушка Глечиков.
Тоню больше всего интересовала организация кормовой базы. Нехватка фуража, которая создалась в «Волне», очевидно, когда-то существовала и в «Новом пути», и Тоня собиралась расспросить, как Василий Васильевич выходил из положения. Она достала блокнот, подаренный Игнатьевым, и пробралась вперед, чтобы удобней было задавать вопросы.
Но вдруг она вздрогнула, и карандаш чуть не выпал из ее рук.
В дальнем конце длинного прохода, небрежно уперев руки в бока и чуть переломившись на сторону, стоял Матвей Морозов. Он смотрел прямо на нее и улыбался своей странной улыбкой.
Это ее поразило, будто она увидела привидение.
Если бы Иван Саввич не выдумывал разных пустяков, она, быть может, и не удивилась, увидев Матвея. Месяц назад его перевели в другой конец зоны налаживать водопровод на фермах; он приезжал только по воскресеньям и весь день сидел дома с Ларисой. Что же удивительного в том, что человек в воскресенье приехал в «Новый путь»? Работает он отсюда недалеко, километрах в десяти, — почему бы ему и не приехать?
А теперь появление Матвея выглядело просто неприличным. Неприлично было и то, что он смотрел на нее, а не на кого-нибудь другого. Неприлично было и то, что первой заметила его она, а не кто-нибудь другой. А самым неприличным было то, что все видели, как она приготовилась спрашивать Василия Васильевича, притихли и посторонились, а она внезапно осеклась, и все вопросы вылетели у нее из головы.
Что же это такое? Целый месяц она совершенно не думала о Матвее, а когда он приезжал на выходные, честно, как договорились с Иваном Саввичем, старалась не встречаться с ним ни в избах, ни на улице. Да и он весь этот месяц не заговаривал с ней. Что же это такое?
Опустив глаза, она стояла на покатом бетонном полу и чувствовала, что Матвей подходит все ближе и ближе.
«Хоть бы кто-нибудь остановил его», — подумала она и в это время с облегчением услышала голос Ивана Саввича.
— А ты что здесь?
— Мне два дня гулять… — весело отвечал Матвей. — С вами домой хочу ехать. Возьмете?
Он стал здороваться — небрежно, торопливо, словно ему не терпелось поскорей дойти до Тони, и ей казалось, что все это понимают и даже Витька поглядывает на нее с ехидным любопытством.
«Неужели Иван Саввич прав? — подумала Тоня. — Что же тогда делать? Не может быть… Женатый человек… Нет, не может быть. Выдумки. И в конце концов какое мне дело?»
Матвей подошел к ней, пожал, улыбаясь, руку.
— Здравствуйте, — сказал он, и ей показалось, что у него как-то особенно блеснули глаза.
— Здравствуйте, — ответила Тоня холодно.
— Скоро по радио пахать будем?
— Время придет — будем.
— Вот я тут побывал и сам понял — придет такое время. Как работается?
— Ничего. Спасибо.
— Еще не надоело у нас?
— Нет. Еще не надоело.
И Тоня отошла от него.
«Надо сейчас же задавать вопрос, — подумала она, — все равно какой, но задавать. Пусть даже глупый. Иначе все догадаются…»
И, собрав всю свою волю, она все-таки придумала сначала один вопрос о кормах, потом второй, затем третий.