Но главврач к Полежаевой придирался. И дождался того, что она бросила перед ним ключи от казенной квартиры — и ушла работать в Тольятти.
Она мне сказала:
— Я ухожу на пенсию — а ты переходи на мое место, в больницу водников.
Нина Владимировна договорилась со своим руководством — и позвонила, что меня ждут. Когда я пришла — встретили замечательно. А меня интересовал лишь один вопрос — будут ли командировки? Новое начальство только смеялось:
— Если это Вас так пугает, мы Вас даже в Куйбышев на совещания посылать не будем.
Главврач Жигулевской больницы шестнадцать дней не подписывал мое заявление. Но, в конце концов, ему пришлось это сделать, я ушла к водникам и шестнадцать лет проработала там.
Семья
При всей своей занятости я старалась навести уют в доме. Купила гарнитур, зеркало, повесила ковер… В нечастые свободные минуты хваталась за домашние дела.
Росли сыновья. Старший увлекся техническими науками.
Когда-то у Вити нянькой был… шофер. Муж много ездил по своим медицинским делам. И сын с ранних лет полюбил автомобили. Окончил школу, и пошел в политехнический институт, на факультет — «двигатели внутреннего сгорания».
Так же, как и отец, Витя с детских лет много читал. Когда был еще совсем малышом — вокруг него раскладывали журналы, и он мог часами рассматривать картинки. Взрослые за это время успевали и приготовить обед, и постирать белье.
Учеба в школе давались ему легко. Я возвращалась с работы и спрашивала у тети Поли:
— Витя уроки учил?
— Знаешь, не видела… Может учил, когда я спала?
А спала она тихо, как ребенок.
Она вообще была для меня большой поддержкой. Я прибегу:
— Кушали?
— Да неужели тебя ждать будем? Иди на кухню, да сама поешь…
А там уже ждет ароматный борщ, в сковороде — с одной стороны поджаристые котлеты, с другой — картошка, еще в одной кастрюле стынет кисель. На столе — эмалированная чашка, полотенцем накрыта — там лепешечки. Недавно Алиса у меня рецепт спрашивала — лепешки эти не черствели.
И дети сыты, и живой человек в доме. Бывало, расстроюсь, рассказываю о своих неприятностях, а тетя Поля говорит:
— Я не пойму, чего ты с ума сходишь. Вот и сумашествует, и ходит… Прекращай!
Конечно, мальчикам нужно было внимание отца.
Виктор Михайлович не ходил на родительские собрания. Зачем — ребята отлично учатся, а что хулиганят порой — так кто из мальчишек не дерется?
Но как-то у Вити в дневнике появилась надпись красным карандашом — обидел девочку. Я в тот день вернулась с работы поздно, в школе было уже темно, учителей нет. Сделала Вите замечание за проступок, он ответил повышенным тоном. И тогда вышел Виктор Михайлович:
— Чтобы я в первый и последний раз слышал, что ты с матерью так разговариваешь!
В последние годы муж работал на «скорой», его болезнь позволяла это. Он, как всегда, много читал. И старший сын не отставал от него.
Я выписывала большое количество журналов — и Витя черпал из них самые разные сведения: по химии, автомобилестроению, медицине. Еще когда он был мальчиком лет пятнадцати — соседи ходили к нему лечиться. Он и диагноз поставит, и лечение назначит — нас наслушался, начитался наших книг.
До недавнего времени Витя преподавал в техникуме. Мальчишки его очень любили, смотрели, как на отца. Он и ремонты в классах регулярно организовывал, вкладывал свои деньги.
Здоровье сына нельзя назвать крепким — у него язва желудка. Помню страшную ночь. Накануне, в воскресенье, Витя весь день пролежал. А ночью зашел ко мне в комнату:
— Мам, мне плохо.
Я спросонья даже не поняла, что случилось.
— Сынок, — говорю, — Я только что уснула. Ты, наверное, за день выспался, тебе скучно…
Он зажег свет, а у него изо рта фонтаном кровь. Кровотечения — это самое страшное осложнение в медицине.
Я метнулась к Олегу:
— Посмотри…
А вот в нем, видно, хирург никогда не засыпает… Я такую скорость не видела — с какой он вскочил, брата обнял — и почти на руках, волоком — снес его в машину. И отвез к себе в хирургию. У него же дома под рукой ничего не было.
Вернулся из отделения и сказал, что кровотечение почти сразу удалось остановить.
В последние годы близкие мне люди ушли.