Потом он засмеялся — над собой: — Я понимаю, это звучит странно. Быть телепатом — дерзкоt приключение, Джим, надо включаться в сеть. Но это открывает целый новый мир!
— Ты уже работал на прием?
— Чуть-чуть. Только чтобы они убедились, что связи включились. Джим, я знаю, это звучит глупо, но я делаю самые чудесные вещи! Я пробую ванильное мороженое! То есть кто-то другой его пробует, но я пробую вместе с ней. И я целую рыжую. И нюхаю цветок. Глажу котенка. Кубик льда! Ты когда-нибудь ощущал по-настоящему, что такое холод?
Я покачал головой. Я был поражен изменениями в Теде. Что они сделали с ним? — Э-э, почему? В чем причина?
— Чтобы убедиться, что я могу чувствовать вещи, — объяснил он. Он сказал это спокойно. — Знаешь, пробуем давление, жару, холод, тактильное ощущение, вкус, зрение — все такое. Как только они убедятся, что входные цепи работают удовлетворительно, тогда попробуем широковещание. Только вначале мне надо потренировать естественную способность ощущать живых. Vне нельзя передавать ложные сообщения, если я почувствую себя разболтанно, это должно сказаться на моем восприятии. Поэтому мне надо это преодолеть. Боже, это ужасно! Я люблю это! — Он остановился и посмотрел на меня: — Вот так, Джим. А что у тебя нового?
Я не смог удержаться. И начал хихикать.
— Ну, я убил хторра. Еще одного.
— Да. Я слышал. Видел записи. Они прошли по всем каналам новостей. Ты не поверишь, что началось! Большего гама я еще не видел.
— В самом деле?
— Блеск! Самый забавный политический цирк после того, как вице-президент был найден в постели с генеральным прокурором. Все бегают и вопят, что небеса рушатся, и почему никто ничего не делает? Африканцы расстроены больше всех. Они потеряли самых громких крикунов.
— Вау, — сказал я. — Кого?
— Ну, докторов Т! Кунга и Т! Кая — и доктора Квонга, с кем ты спорил.
Я фыркнул, припомнив: — Поэтическая справедливость. Кто еще? Я видел Лизард в зале. Она не пострадала?
— Кто?
— Майор Тирелли. Пилот чоппера.
— А, она. Нет, я видел ее на похоронах. Для жертв устроили мессу. Останки кремировали из-за опасения, что укусы хторра оставили в них споры.
— О, хорошо.
Мы помолчали немного. Просто глядели друг на друга. Его лицо пылало. Он выглядел как очень застенчивый школьник, пылкий и возбужденный. Он был не похож на себя.
В это мгновение я понял, что на самом деле он мне нравился.
— Ну, вот, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?
— Кажется, прекрасно. Оцепенело, — улыбнулся я. — Как сам?
— Очень хорошо. Слегка напуган.
Я изучал его лицо. Он без стыда глядел в ответ. Я сказал: — Знаешь, у нас было не много времени поговорить с тех пор, как мы приехали сюда.
Он кивнул.
— Может, я говорю с тобой в последний раз.
— Да, может быть.
— Да, — сказал я. — Я хочу признаться, что злился на тебя. Я думал, что ты поступаешь как настоящий дурак.
— Забавно. Я думал о тебе то же самое.
— Да. Но мне кажется, я просто хочу, чтобы ты это знал, э-э, я уважаю тебя. Сильно.
Он казался пораженным. — Да. Я тоже. — Потом он сделал нечто для него нехарактерное. Он подошел к постели, присел не нее, наклонился ко мне и крепко обнял. Он поглядел мне в глаза и поцеловал, легко коснувшись губ губами. Погладил мою щеку.
— Если я не увижу тебя снова…. — сказал он, — … а такая возможность есть, если я не увижу тебя снова, я хочу, чтобы ты это знал. Я люблю тебя. Большую часть времени ты просто гнусен, но я люблю тебя вопреки себе. — Он снова поцеловал меня и на этот раз я не устоял. Слезы застили мне глаза, не знаю, почему.
38
Когда я проснулся в очередной раз, был день.
И Его Преподобие Досточтимый Доктор Дэниель Джозеф Форман тихо сидел в кресле, изучая меня.
Я поднял голову и посмотрел на него. Он кивнул. Я оглядел комнату. Шторы были задернуты, послеполуденное солнце просачивалось сквозь узкие вертикальные щели. В лучах танцевали пылинки.
— Какой сегодня день?
— Четверг, — сказал он. Он носил матовый медно-золотой костюм — почти униформа, но не совсем. Где я ее видел? О, я догадался. Философский кружок Моде.
— Я не знал, — сказал я.
Он поймал взгляд на свою тунику. Понимающе кивнул и спросил: — Как ты себя чувствуешь?
Я огляделся. Ничего не чувствовал. — Пусто, — сказал я. Мне хотелось знать, не нахожусь ли я еще под действием наркотиков. Или их последствий.
— А еще как?, — спросил Форман.
— Голым. Словно меня раздели и выставили напоказ. У меня воспоминания о том, в чем я не очень уверен, или о том, что мне просто приснилось.
— У-гу, — сказал он. — Еще как?
— Злость. Кажется.
— Хорошо. Еще?
— Нет, вроде бы все.
— Великолепно. — Он сказал: — Я здесь, чтобы тебя проинструктировать. Ты готов? — Он выжидательно смотрел на меня.
— Нет.
— Прекрасно. — Он поднялся уходить.
— Подождите.
— Да?
— Я хочу поговорить. У меня есть свои вопросы.
Он поднял бровь: — О?
— Вы ответите на них?
Он сказал: — Да. По правде говоря, я уполномочен ответить на твои вопросы.
— Честно?
Он медленно кивнул: — Если смогу.
— Что это значит?
— Это значит, что я буду говорить тебе правду, как я сам ее знаю. Это годится?