— Ага… — Один из клоунов с заднего ряда: — Можно выйти?
— Нет. Еще вопросы?
Их не было. Большинство из нас были ошеломлены.
— Хорошо. — Уайтлоу вернулся к кафедре. — Я жду стопроцентной посещаемости все сто процентов времени. Извинения не принимаются. В этом классе будет результат. Большинство из вас используют свои обстоятельства, как причины не иметь результатов. — Он смотрел в наши глаза, словно глядел в души. — Об этом все, начнем немедленно! Отныне ваши обстоятельства — единственное, чем вы можете управлять, чтобы получать результаты.
Одна из девушек подняла руку: — А если мы заболеем?
— Вы планируете это?
— Нет.
— Тогда не должны беспокоиться.
Другая девушка:
— А если…
— Стоп! — Уайтлоу поднял руку. — Видите? Вы уже пытаетесь найти себе лазейки. Они называются: а если?… «А если я заболею?» Правильный ответ — не болейте! «Если моя машина сломается?» Сделайте, чтобы она не ломалась, или имейте запасной транспорт. Забудьте лазейки. Их нет! Вселенная не дает второго шанса. Я тоже. Будьте здесь. У вас нет выбора. Этот класс работает только так. Предположите, что я приставил револьвер к вашей голове. Так оно и есть — только вы еще не знаете, какой это револьвер, но факт есть факт: я держу револьвер у вашей головы. Либо вы здесь и вовремя, либо я нажму спусковой крючок и разбрызгаю ваши никчемные мозги по стене. — Он показал на стену. Некоторые содрогнулись. Я обернулся посмотреть. И представил красно-серые брызги мозга на панели.
— Вам понятно? — Он принял наше молчание за согласие. — Хорошо. Можно продолжать.
Уайтлоу небрежно присел на краешек своего стола. Скрестил руки на груди и оглядел комнату.
Улыбнулся. Эффект был ужасающим.
— Теперь, — сказал он спокойно, — я расскажу о выборе, который вы сделаете. Единственном выборе. Все остальное — иллюзии, или лучше сказать — лишь их отражения. Вы готовы слушать? Прекрасно. Вот этот выбор: или вы свободны, или вы скоты. Это все.
Он ждал нашей реакции. В комнате было много озадаченных лиц.
— Вы ждете продолжения, не так ли? Вам кажется, что надо сказать больше. Нет, продолжения нет. Это все. То, что вы ждете в качестве продолжения — просто определения, или приложения. Разговору об этом мы и посвятим остаток нашего курса. Звучит просто, правда? Но просто не получится — потому что вы будете упорствовать в отягощении, и потому что наш курс не просто об определениях этого выбора — он о переживании его. Большинству из вас это не понравится. Но курс не о том, что вам нравится. То, что нравится или не нравится, не есть законный базис для выбора в нашем мире. Вы научитесь этому здесь.
Так он начал.
Отсюда все пошло под гору — или в гору, в зависимости от точки зрения.
Уайтлоу никогда не входил в комнату, пока все не сядут и не приготовятся. Он говорил, что пройти курс — это наша обязанность; кроме того, он уже знает материал и этот курс предназначен только для нас.
Он всегда начинал одинаково. Когда решал, что мы готовы, он входил — и всегда входил, говоря:
— Прекрасно, кто хочет начать? Кто хочет дать определение свободе? — И мы отчаливали…
Одна из девушек предложила:
— Это право делать, что вы хотите, да?
— Слишком просто, — расценил он. — Я хочу сорвать вашу одежду и совершить с вами страстное сношение прямо здесь на полу. — Он сказал это абсолютно хладнокровно, глядя ей прямо в лицо. Девушка открыла рот; класс изумленно засмеялся; она зарделась. — Что меня остановит? — спросил Уайтлоу. — Кто?
— Закон, — сказал кто-то. — Вас арестуют. — Еще смех.
— Тогда я не совсем свободен, не так ли?
— Ну, ладно… свобода — это право делать, что хочешь, пока не нарушаешь права других.
— Звучит лучше — но как я определю, в чем это права? Я хочу делать атомные бомбы на своем заднем дворе. Почему я не могу?
— Вы подвергаете опасности других.
— Кто сказал?
— Ну, если бы я был вашим соседом, мне это не понравилось бы!
— Что же вы так обидчивы? Я же еще ни одну не сбросил.
— Но всегда есть шанс. Мы должны обезопасить себя.
— Ага! — сказал Уайтлоу, отбрасывая назад свои белесые волосы и наступая на несчастного студента: — Но теперь вы нарушаете мои права, когда говорите, что я не могу построить собственную атомную бомбу.
— Сэр, но это же нелепо. Каждый знает, что нельзя делать А-бомбу на заднем дворе.
— Да? Я этого не знаю. На самом деле, я мог бы ее сделать, если бы имел доступ к материалам, достаточно денег и времени. Принципы хорошо известны. Вы рассчитываете лишь на то, что у меня не хватит решимости довести дело до конца.
— Э-э… да, конечно. Но даже если вам удастся ее сделать, права отдельных лиц имеют меньший вес по сравнению с безопасностью целого общества.
— Ну, снова. Вы утверждаете, что права одной персоны более важны, чем права другой?
— Нет, я…
— Но именно так это звучит для меня. Вы говорите, что мои права имеют меньший вес по сравнению с чьими-то. Я хочу знать, как вы определите их. Вспомните, предполагается, что каждый из нас равен перед законом. А что вы будете делать, если мне кажется, что ваш подход несправедлив? Как вы проведете в жизнь ваше решение? — Уайтлоу внимательно смотрел на юношу. — Попробуем по — другому: пусть я — жертва чумы. Мне надо в больницу для лечения, но едва я достиг вашего города, вы начинаете стрелять в меня. Я утверждаю, что мое право на медицинскую помощь гарантирует мне вход в эту больницу, а вы утверждаете, что ваше право быть свободным от заразы дает вам лицензию на убийство. Чьи права нарушены больше?
— Это нечестный пример!
— Да? Почему же? Это происходит в Южной Африке прямо сейчас — и неважно, что по этому поводу говорит правительство Южной Африки, мы рассуждаем о правах. Почему же этот пример нечестен? Это же ваше определение свободы. Мне кажется, что-то неверно с вашим определением. — Уайтлоу глядел на несчастного юношу. — Ну?
Юноша покачал головой. Он сдался.
— Ладно, дам вам намек. — Уайтлоу снова повернулся к нам. — Свобода не имеет отношения к тому, что вы хотите. Это не значит, что вы не можете иметь, что хотите — наверное, можете. Но я хочу, чтобы вы понимали, что погоня за сладостями есть просто погоня за сладостями и ничего больше. У ней очень мало общего со свободой. — Он снова сел на краешек стола и огляделся. — У кого-нибудь есть другие идеи?
Тишина. Смущенная тишина.
Потом голос:
— Ответственность.
— А? Кто это сказал?
— Я. — Юноша-китаец в углу.
— Кто-кто? Встань сюда. Пусть остальные увидят, как выглядит гений. Как твое имя, сынок?
— Чен. Луис Чен.
— Прекрасно, Луис. Повторите ваше определение свободы для этой деревенщины.
— Свобода означает быть ответственным за свои действия.
— Правильно. Вы получаете "А" за этот день. Вы можете отдыхать — впрочем, нет — скажите мне, что это значит?
— Это значит, вы можете построить атомную бомбу, сэр, но если вы не сделаете надлежащих предосторожностей, тогда правительство, действуя в интересах народа, имеет право предпринять меры, чтобы гарантировать безопасность или прекратить вашу работу.
— И да, и нет. Теперь надо определить еще кое-что. Права. Садись, Луис. Дай очередь другому. Поглядим на другие руки.
Другой юноша в углу.
— «Права: то, что должно, юридические гарантии, или моральные принципы».
— Хм, — сказал Уайтлоу. — Вы удивили меня — это верно. Теперь закройте книгу и скажите: что это значит? Своими словами.
— Ну… — Парень запнулся. — То, что по праву ваше. Право чего-то… Право на что-то… Я думаю, это то, на что вы имеете право… — Он разволновался и замолк.
Уайтлоу желчно смотрел на него:
— Прежде всего, нельзя использовать понятие для собственного определения. И, во-вторых, ничего никому не принадлежит по праву. Мы уже говорили об этом, помните? Не существует таких вещей, как собственность; есть только контроль. Собственность есть лишь временная иллюзия, поэтому как может существовать такаю вещь как права? Можно, конечно, настаивать, что вселенная должна обеспечить вам пропитание. — Уайтлоу внезапно улыбнулся. — И это на самом деле так, но работа на всю жизнь — собирать его.