— О?
— Этот факел — фирмы «Ремингтон». Почти новый. Разработан для войны в Пакистане, но не использовался. Там не понадобился — но для нас теперь он хорош, потому что берет все, что горит и плавится. Гляди, вот хитрость: можно стрелять струей горючего — лучше всего сгущенный бензин — или можно выставить огневой вал взрывающихся пуль, смоченных в горючем. Или одновременно. Патроны упакованы в этой коробке. Когда используешь пули, бери дальний прицел — они взрываются при ударе и летят большие брызги. Эффект ужасен — не нацеливай его в землю, иначе взлетишь.
— Но, Шоти…
— Что-нибудь не так?
— Напалм был запрещен за десять лет до конфликта в Пакистане. Что правительство сделало с огнеметами?
Он продолжал прилаживать ремни.
— Тебе нужны наплечники. — Он отвернулся. Я подумал, что он не хочет отвечать, но он вернулся от джипа с наплечниками и сказал: — То же, что и с атомными бомбами, нервными газами, бактериологическим оружием, галлюциногенами и переносчиками инфекций. Положило на склад. — Он остановил мой вопрос, прежде чем я смог его задать. — Я знаю, они незаконны. Они потому и есть у нас, что у другой стороны они есть тоже. Позволить им знать — это гарантия. Так работают все соглашения.
— Но… я думал, что цель — запретить негуманное оружие.
— Нисколько. Просто предотвратить его использование. Всегда есть разница между тем, что говоришь, и тем, чего реально хочешь. Если достаточно умен, чтобы понять, чего реально хочешь, тогда легко понять, что надо говорить, чтобы получить это. Вот о чем все конференции. — Он угрюмо помолчал. — Я знаю. Я там был.
— Где?
Шоти хотел сказать что-то, но остановился.
— Ладно. Как-нибудь потом. Лучше ответь: что делает оружие негуманным?
— Э-э… — Я задумался.
— Тогда спрошу полегче. Назови мне гуманное оружие.
— Ну… я тебя понял.
— Правильно. Такого нет. Как в Рождество — важен не подарок, а внимание. — Он обошел меня и начал прилаживать наплечники под ремни. — Оружие, Джим — помни об этом — подними руки — это средство остановить другого. Истинная цель — остановить его. Так называемое гуманное оружие просто останавливает человека без того, чтобы нанести ему непоправимый ущерб. Лучшее оружие — можешь опустить руки — действует своим существованием, своей угрозой, и вообще не применяется. Враг останавливает себя сам. Вот когда он не остановится, — он повернул меня, чтобы поправить ремни спереди, — тогда оружие становится негуманным, потому что его хотят использовать. А тогда наиболее эффективно то, которое убивает — потому что оно останавливает парня навсегда. — Он встал на колени, подтягивая крепление на поясе. — Хотя… много говорилось об увечьях…
— Э? — Я не видел его глаза, и не понимал, шутит он или нет.
— … но еще больше вопросов об оружии у тех, кто его применяет. — Он снова выпрямился и постучал в пряжку на моей груди. — Окей; это защелка быстрого отстегивания. Щелкнешь вверх и вся штука отпадает. Это когда тебе внезапно надо бежать, как черт. И лучше так и сделать. Через пять секунд он взрывается на кусочки. Порядок, теперь я подвешу тебе баллоны.
— Ты хотел сказать что-то о Московском договоре, — подсказал я.
— Нет. — Он направился к джипу.
Я согнул руки. Упряжь была жесткой, но удобной. Шоти знал, что делает.
Он вернулся с баллонами. Они слегка плескались.
— Заполнены наполовину. Я не хочу, чтобы ты начал лесной пожар. Повернись.
Он подвешивал баллоны мне на спину и говорил:
— Хочешь знать о договорах? Они позорны. Устроить фальшивые правила типа «я не стану использовать это, если ты не будешь применять то», может казаться цивилизованным, потому что уменьшает жестокость — но это не так. Это просто делает жестокость приемлемой на долгое время. Что вовсе не цивилизованно. Если мы находимся в ситуации, когда надо остановить другого парня, то давайте просто остановим его. Это более действенно. Вот тут, как ты чувствуешь?
Я попробовал равновесие:
— О, прекрасно…
Он нахмурился. — Нет. Нет баланса. Они слишком низко. Постой спокойно. — Он снял баллоны со спины и начал переналаживать ремни упряжи. — Этот факел, — сказал он, — этот факел — прекрасное оружие. Максимальная дистанция — шестьдесят метров. Восемьдесят с ускорителем. Ты становишься полностью независимой боевой единицей. Ты несешь свое горючее, выбираешь собственную цель, прицеливаешься и нажимаешь. Врр-у-уумм! Он может остановить навсегда человека — или червя. Он может остановить танк. Он может сжечь дот. Ничего не спасет от факела — кроме толстой брони или большой дистанции. Но он… — он резко дернул ремень, — не гуманен. Ты нажимаешь крючок и человека перед тобой больше нет; только небольшой кусочек ада. Можно видеть как он чернеет, съеживается, а его кровь закипает под кожей. Можно почувствовать, как жарится его плоть. Иногда можно услышать крик, когда воздух взрывается в его легких. — Он затянул ремень. — И это хорошо, Джим, это очень хорошо. Ты должен ощущать правоту того, что делаешь. Если ты идешь убивать, то должен делать это лично, чтобы ощутить, что делаешь. Это и есть цивилизованный способ. — Он подтолкнул меня. — Этот факел не гуманный, но он цивилизованный.
Во рту было сухо. Я попытался произнести:
— Цивилизованный?…
— Он остановит их, нет? Стой спокойно, я снова прилажу баллоны. Оружие должно позволять тебе спокойно спать по ночам. Если не так, то что-то неладно с войной.
Он поймал меня неподготовленным. Я почти шатался. Я закостенел под весом. Но он был прав. Равновесие улучшилось.
Видимо, он заметил выражение моего лица.
— Джим, на войне нет вежливости. Особенно на этой. У нас нет времени на справедливость. Факел сожжет хторра как пух, только это имеет значение — черви не дают второго шанса. Они летят на тебя на добрых шестидесяти пяти километров в час — двести двадцать пять килограммов разъяренного червя. А на рабочем конце — сплошные зубы. Все красное — сожги. Таков постоянный приказ. Нельзя ждать разрешения.
— Ладно, не буду.
Он посмотрел мне прямо в глаза и коротко кивнул; его выражение было жестким. — Еще одно. Не медли, даже если можешь задеть человека. Не медли, даже если думаешь, что можешь спасти его — не можешь. Если хторр начал жрать, нет способа остановить его. Он не может остановиться. Даже если захочет. Сожги обоих, Джим. И сожги быстро. Он поблагодарил бы тебя за это, если бы смог. — Он изучал мое лицо. — Ты сможешь это запомнить?
— Попробую.
— Это как с девочкой. Лучшее, что можно сделать.
Я кивнул и поправил на плечах огнемет. Мне это не нравилось, я, наверное, не смогу. Слишком тяжко.
— Окей, — сказал мой рот. — Покажи мне, как он работает.
6
Разведка подтвердила, что в долине только три червя, как предполагал Дюк, и они чем-то очень заняты. Когда Ларри доложил, Дюк нахмурился. Он не любил, когда черви были так активны — они становились голодными.
Доктор Обама заказала снимки со спутника и «USAF ROCKY MOUNTAIN EYEBALL» прислал нам целую серию во всех зонах спектра: двадцатичетырехчасовое обозрение долины и прилегающих районов. Кадры начали приходить через час после запроса доктора Обама.
Все мы изучали их, в частности инфракрасные, но они мало дополнили к тому, что уже было известно.
— Смотри сюда, — сказал Ларри, — вот иглу. — Это было яркое красное пятно; снимок был раскрашен в искусственные цвета, показывающие источники тепла. — Внутри что-то очень горячее. Они могут быть большими.
— И очень активными, — проворчал Дюк. — Тепла слишком много. — Он толкнул Шоти. — Ты что думаешь? На какую массу мы смотрим?
Шоти пожал плечами. — Трудно сказать. По меньшей мере три тонны. Может, больше. Инфракрасное разрешение неважное. Длина волны велика.
— Ага, — сказал Дюк. — Я думаю решить так: мы возьмем три команды.
Мы вышли перед рассветом. Хторрам не нравится прямой солнечный свет, мы решили ехать все утро и захватить их в наиболее жаркую часть дня, когда они самые вялые. Как мы надеялись.
Нас было двенадцать. Четверо с факелами, трое с гранатами и двое с ракетометами. И три водителя джипов, вооруженных винтовками АМ-280 с лазерным прицелом. 280-ая была без отдачи и могла выстреливать двадцать три сотни пуль в минуту. Легкое нажатие на крючок посылало примерно пятьдесят пуль в кружок в семь сантиметров туда, где касался луч прицела. Можно было стрелять с бедра и использовать как прожектор. 280-ая могла проесть дыры в кирпичной стене — это позволяла высокая плотность огня. Если какое-то оружие могло остановить хторра, то должно быть 280.