– А может быть, – хитро прищурился Михаил Максимович, – может быть такое, что вы решили все наследство забрать себе, а Беликова просто убрать, чтобы не мешался под ногами?
Теоретически может, согласился Загорский. Но в этом случае дневник уже должен был быть у него или в доме Беликова. Но ни у Загорского, ни в доме его нет. Значит, было некое третье лицо (или лица), которое и забрало так интересующие всех записи.
– Да вы просто спрятали их, – не согласился Зинкин. – Полтора часа – время более чем достаточное.
Загорский изумился: они с Ганцзалином были в доме штабс-ротмистра не более десяти минут. Однако глава угрозыска возразил: свидетельница показала, что они там были полтора часа.
Стали разбираться: откуда взялась свидетельница и что она на самом деле говорила. Выяснилось, что после того как Загорского с Ганцзалином задержали, свидетельница как сквозь землю провалилась. Опрос местных жителей ничего не дал, никто ее раньше не видел, да и как узнать женщину под паранджой? Тем более, что под паранджой вполне мог прятаться и мужчина.
Итак, кто такая эта свидетельница, что она делала во дворе беликовского дома, зачем врет и куда исчезла? – все эти вопросы Загорский, не обинуясь, задал Зинкину.
Тот хмуро отвечал, что как бы там ни было, покуда не доказано обратное, они будут верить показаниям свидетельницы, пусть даже и сбежавшей. А пока суд да дело, придется им посидеть в каталажке. Зинкин уже было хотел вызвать конвой, но Загорский его остановил.
– Постойте, – внезапно сказал он, – подождите. У меня есть другой свидетель. Когда мы входили в дом штабс-ротмистра, мы видели идиота. Похоже, у него монголизм[6]. Есть у вас такой среди местных?
– Да, это Мишенька… – Зинкин испытующе глядел на Загорского. – И при чем здесь он?
– Мне кажется, ваш Мишенька что-то знает о преступлении. Он был чрезвычайно взволнован и что-то бормотал. Нельзя ли его допросить?
Зинкин поскреб подбородок. Допросить Мишеньку, конечно, можно, вот только толку от этого будет мало. Он ведь недееспособен, в суде его свидетельства не примут. Загорский на это отвечал, что им не для суда все это нужно, а для истины. Вдруг Мишенька видел настоящего убийцу?
Зинкин сидел, хмуро постукивая карандашом по столу. Наконец решился. Ладно, сказал, сейчас посидите в камере со своим китайцем, а мы посмотрим, что да как. Потом он хитро прищурился на Загорского и спросил:
– А что это все-таки за наследство такое, о котором писал покойник?
Загорский секунду спокойно смотрел на Михаила Максимовича, потом медленно выговорил:
– Точно сказать не могу. Но подозреваю, что речь шла о наследстве великого князя Николая Константиновича.
– Романова? – ахнул Зинкин.
Нестор Васильевич кивнул. Почему-то штабс-ротмистр решил, что именно в дневнике князь указал место, где он спрятал драгоценности.
– Да, – покрутил головой глава угрозыска, – если так, то это, конечно, куш. Богатейший был человек, есть ради чего стараться.
– Вот поэтому, – мягко добавил Загорский, – прошу вас как можно скорее отыскать вашего Мишеньку и допросить его. Если, конечно, он вообще в состоянии сообщить хоть что-то осмысленное.
Ночь в камере прошла неспокойно. Точнее сказать, Ганцзалин по своему обыкновению спал мертвым сном, а Загорский никак не мог успокоиться и все ворочался, пытаясь понять, кому понадобилось убивать штабс-ротмистра Беликова. Если он прав и причиной убийства были княжеские записки, то встает вопрос – кто и как мог узнать об их содержании? Штабс-ротмистр, несмотря на всю свою бесшабашность, умел хранить тайны. Вероятнее всего, кто-то вскрыл письмо, которое тот послал Загорскому и, как и он, догадался, о каком именно наследии идет речь. Вскрыть письмо, потом запечатать его заново и отправить адресату вполне могли на почте. Но в этом случае они не смогли бы заклеить конверт начисто. Значит, конверт был взят другой и надписан кем-то другим. Получив письмо от Беликова, Загорский не обратил внимания на почерк, которым надписали конверт, и не стал его сравнивать с тем, что был в письме. А стоило бы! Ладно, утро вечера мудренее. Завтра надо будет попросить Зинкина позволить ему еще раз взглянуть на конверт. А пока будем спать, утро вчера мудренее.
Приняв такое решение, Загорский почти мгновенно погрузился в сон.
Разбудили их ни свет ни заря. С шумом открылась дверь камеры, усатый конвойный выкрикнул:
– К товарищу начальнику на допрос, оба!
Нестор Васильевич протянул руки, чтобы на них надели наручники, но конвойный махнул рукой: так идите, ништо.