И замолчал, уставившись широко открытыми глазами на Грязнова. Словно все свое красноречие исчерпал. И только в глазах его читался невысказанный вопрос: «А ты-то чего молчишь? Ведь это ты первым должен был во все колокола забить. А ты…»
«Что ж, может, ты и прав, Крылов», – мысленно согласился с ним Грязнов, однако вслух произнес:
– В панику пока что вдаваться нечего, она еще никого до добра не доводила.
– Да как же так?! – вскинулся Крылов. – Наши потомственные угодья под топор, а мы…
– А вот так! – осадил его Грязнов. – Если кто-то что-то где-то решил, то это еще не факт, что решение это правильное и мы на него согласимся.
Посмотрел на взъерошенного охотника, бороденка которого уже начинала трястись от злости, и более спокойно добавил:
– Тем более что все это только слухи, и я еще сам ничего толком не знаю. Погодь немного. Вернется Ходус, тогда и разбираться начнем.
– А не поздно будет? – засомневался Крылов.
– Нет.
– А эти? – хмуро буркнул Крылов, кивнув в сторону густо-зеленой сопки, за вершинкой которой уже скрылся вертолет. – Они ж на кедровники полетели.
Старающийся скрыть состояние нарастающей тревоги Грязнов только плечами пожал.
– Пускай потешатся да разомнутся малость. А вот насчет рубки и всего остального… не будем торопиться.
Он замолчал, не зная, чего мог бы обещать пятигорцам в подобной ситуации, однако надо было что-то говорить, и он хмуро произнес:
– Время покажет.
И вновь поймал на себе прощупывающий взгляд потомственного промысловика.
– Время… – буркнул Крылов. – Порой так бывает, что упустишь ненароком это самое время, так не то чтобы соболишку какого-никакого взять, но даже без хвоста беличьего остаться можно. Время… мать бы его в дышло!
– Не упустим! – начиная злиться на Крылова, который сумел-таки зацепить его за живое, процедил Грязнов. Потрепал по холке заволновавшегося Агдама и повторил: – Не упустим! Могу обещать тебе.
Крылов покосился на охотоведа и снова негромко откашлялся, будто у него в горле першило.
– Я-то тебе, Иваныч, верю, да и остальные мужики верят. Ты хоть и генерал, но все-таки свой человек, нашенский. А вот насчет того, не полетят ли брызги, если начнешь ссать против ветра, вот это, я тебе скажу, вопрос.
– Ничего, – хмыкнул Грязнов, – не привыкать.
Рабочий день явно не заладился, и Грязнов, обложившись в своем кабинете картами ближних и дальних охотничьих угодий, растянувшихся по реке Боровой, мысленно возвращался к рассказу Акая Тайгишева, который еще вчера воспринимался как нечто отвлеченное, но теперь приобретал совершенно иное, реальное звучание.
«А гнильца-то препаскудная даже сюда добралась, в Боровск. Но ничего-ничего, дай-то Бог, управимся и с этой заразой. Не позволю опустить зону».
Эти слова были сказаны Акаю Евдокимом, когда они коротали вечер у таежного костра.
За поминальным столом Грязнов не придал особого значения этой фразе Евдокима, которая отчего-то врезалась в память Тайгишева, только спросил: «А с чего бы это Евдоким мог сказать подобное? Про опущенную зону и прочее. У вас что, разговор какой до этого был?»
«Да вроде бы поначалу ни о чем особенном не говорили, – ответил Тайгишев. – Так, про охоту да про житье-бытье. Помню, выпили неплохо, после чего чаек заварили, и я пожаловался ему на то, что на наши кедровники фирмачи из «Борлеса» нацеливаются. Теперь уже ни для кого не секрет, что производственные мощности деревообрабатывающего комбината они превратили в свою опорную базу, и стоит за этим беспределом глава Боровской районной администрации Рогачев. И вот тогда-то, – вспомнил Тайгишев, – Евдоким и произнес те самые слова о зоне…»
«Не позволю опустить!»
Восстанавливая в памяти разговор с Тайгишевым, Вячеслав Иванович уже не сомневался в том, что этот крик души об «опущенной» зоне и рубка кедровников по реке Боровой как-то связаны друг с другом, да вот только знать бы как.
Грязнов не сомневался, что Евдоким Чуянов стал предпринимать, а возможно, даже и предпринял какие-то экстренные меры, и тот факт, что вскоре после ночного разговора у костра Чуянов был убит, говорил сам за себя. Будучи многоопытным опером и пообщавшись на своем веку не с одной сотней зэков, Грязнов не верил в случайность происшедшего и злился на себя за то, что ровным счетом ни-че-го не может предпринять в этой ситуации. Ему не хватало не только «развязанных рук» и свободы следственно-оперативных действий, о чем, правда, он даже мечтать не мог, но даже требуемой оперативной информации, которая могла бы вывести его на зацепку истинной причины убийства Евдокима.