— Я не эвакуировался. То есть, не с англичанами.
— Елена тоже не эвакуировалась, — продолжал Квейль.
— Я знаю. По этому поводу я к вам и приехал, — сказал Лоусон.
Квейль остановился. На лбу его углубились морщины.
— Она здорова? — быстро спросил он.
— Да, здорова. Она у матери, в Афинах.
— Вот что, — сказал Квейль. — Пойдем ко мне в палатку. Там удобнее.
Они повернули обратно по иссушенному жарким солнцем аэродрому.
— Я метался, как сумасшедший, чтобы найти ее, — продолжал Квейль.
Получив о ней известие, он сразу повеселел.
— Она здорова? — опять спросил он.
— Да, да, — ответил Лоусон. — Мы с ней вместе перебрались с Крита в Афины.
— Расскажите все, как было, — возобновил Квейль расспросы, когда они пришли в палатку.
Лоусон повернул стул сиденьем к себе и сел на него верхом, положив руки на спинку:
— Ее захватили в том доме. После ухода англичан немцы отправили ее в лагерь под Канией. Там находился и я. Вы помните, в том доме был маленький грек-офицер?
— Хозяин?
— Ну да. Он сообщил немцам, что Елена — жена английского офицера, так что они все время следили за ней.
— Они не сделали с ней ничего?
— Нет. Только надоедали ей. Но дело ограничилось тем, что ее некоторое время продержали в лагере. Когда нас привезли в Афины, ей разрешили вернуться к матери.
— Я страшно рад! — воскликнул Квейль.
— Вы знаете, что самого Стангу арестовали?
Квейль отрицательно покачал головой.
— Да, да, — продолжал Лоусон. — Он был в списках. Его забрали чуть ли не на другой день после прихода немцев. Где он теперь — неизвестно.
— Скверно, — сказал Квейль. — Елена не дала вам письма или чего-нибудь для меня?
— Нет. За ней слишком следят. Им и меня очень не хотелось выпускать. Она не могла дать мне письма, потому что, перед тем как выпустить меня, немцы захватили все мои бумаги. Я заранее это предвидел, и мы не хотели рисковать. Она только просила передать вам, что чувствует себя хорошо и что мало вероятности, чтобы немцы выпустили ее.
— Неужели нет никакой возможности помочь ей выбраться?
Лоусон покачал головой:
— Ее не выпустят. Я пытался вывезти ее через Турцию. Но греки не дали ей паспорта. И немцы заявили, что не могут позволить ей ехать.
— Как она перенесла это?
— Сперва ей было очень тяжело. Но когда она увидела, как ее мать страдает в связи с арестом отца, она взяла себя в руки. В общем она чувствует себя неплохо. Они не очень хорошо питаются, но чувствует она себя неплохо.
Квейль не знал, что сказать.
— Она просила передать вам вот это. — Лоусон протянул Квейлю тоненькое серебряное колечко.
— Спасибо.
— Она по-прежнему носит то большое серебряное, которое вы ей надели, когда венчались.
Квейль надел колечко на мизинец. Как раз в это время вошел Горелль.
— Есть приказ лететь, — сказал юноша. — Хэлло, — прибавил он, увидев Лоусона.
— Что случилось? — спросил Квейль.
— Мерса-Матру под угрозой. Спешка страшная. Командир тебя требует.
Квейль отыскал свой шлем, сел и натянул на нога сапоги.
— Слушайте, — сказал он Лоусону. — Я должен лететь. Вы не подождете, пока я вернусь? Я скажу, чтобы вас накормили обедом. Пойдемте.
— Ладно, — ответил Лоусон. — Я все равно думал переночевать здесь.
— Отлично. Устраивайтесь у меня в палатке.
Они поспешно направились к командиру. Квейль выслушал приказ, сказал Скотту о Лоусоне, и тот обещал позаботиться о нем. От командира Квейль поспешил на площадку, где стояли пять «Харрикейнов» с запущенными для прогрева моторами. Лоусон пошел вместе с ним.
— Елена что-то говорила о вашем отъезде в Англию, — сказал он.
— У меня была такая мысль. Но я раздумал, — ответил Квейль.
— Из-за Елены? Она сказала, чтобы из-за нее вы не оставались.
— Тут разные причины.
— Ну да. Мне кажется, все равно, где воевать, — заметил Лоусон.
Квейль кивнул и надел шлем.
— Все дело в том, чтобы дожить до лучших времен, — сказал он.
— Ну, мы еще сегодня увидимся, — начал Лоусон и остановился. Они уже подошли к «Харрикейнам», и, чтобы быть услышанным, надо было перекричать протяжный рев моторов.
— Большое спасибо, что приехали.
— Не за что. Слушайте, она еще велела передать вам, что ребенок будет в феврале.
Квейль быстро обернулся к Лоусону. Ребенок… Елена… Ребенок… Господи боже! Я. Елена. У нас будет ребенок. Только бы дожить… Все это Лоусон прочел в его взгляде.
— Я думал, вы знаете, — сказал он.
Квейль покачал головой.
— Благодарю вас, — кинул он на прощанье, уже подходя к самолету, потом взобрался на крыло, протиснулся в кабину и захлопнул дверь. Привычным движением прибавил газ и застегнул на себе ремни. Освободил рычаг для уборки шасси, не переставая думать: Елена, ребенок, Елена, я, ребенок. Окинул взглядом остальных и включил радио.
— Летим, — скомандовал он, открывая дроссель, пока самолет не тронулся с места. Лоусон помахал ему рукой, но он уже не видел этого. Оторвав самолет от земли, он, как всегда, оглянулся на остальных: они следовали за ним. Он убрал шасси, выровнял хвост и стал набирать высоту. Оглянулся на остальные «Харрикейны», шедшие в ровном строю, причем ближайшим к нему справа был Горелль. Они быстро набирали высоту: он спустил предохранители пулемета и слегка откинулся на сиденье, чтобы отдаться мыслям и в то же время оглядываться вокруг. Мысли его-путались. Все — сплошная путаница…