Профессор прокашлялся.
– Вот, собственно, в двух словах содержание его лекции. Следуя рассуждениям доктора Сойки, из всего сказанного следует, что в облике дамы с леопардами мистер Уэллс описал именно Праматерь и, вольно или невольно, особо подчеркнул ее неразрывную связь с кошками. Наконец, сфинкс! Тело льва, голова женщины! О чем это может свидетельствовать? Связь. Образ Праматери связан с кошачьими не метафизически, а физически!
Воцарилась тишина.
– Чего-чего? – пробормотал М. Р. Маллоу.
Профессор накрутил бороду на палец, чуть не вырвал ее с корнем и положил ладони на стол. Видно было, что он так и норовит замахать руками и только страшным усилием воли сохраняет спокойствие.
– Видите ли, мой мальчик, – заговорил он вполголоса, – конференция, как я уже упоминал, затрагивала внутренние ресурсы организма, возможности здравоохранения, различные вопросы улучшения здоровья. Иммунитет – и так далее. Лекция была прочитана доктором Сойкой в аспекте евгеники. Этот человек размышляет о неком… улучшении человеческой породы.
– Подождите, – перебил Саммерс. – Что вы хотите сказать?
Найтли вскочил.
– Сойка заявил, – продолжал он, держась за спинку стула, как если бы это была кафедра, – что исследование арийской расы в аспекте евгеники делает возможным улучшение человека!
Профессор опять поднял палец. Компаньоны молча смотрели на него. Найтли наклонился над столом и зашептал:
– Не указывают ли эти странные исчезновения, а также появление животных на улице, на некие эксперименты? Чудовищные эксперименты! Возможна ли попытка воссоздать праматерь рода человеческого для создания, так сказать, новой европейской расы? Сверхрасы?
– Значит! – брякнул пьяный Маллоу. – А вы что думали! Что же еще, прах меня побери, это может значить?
– Правильно! – Найтли стукнул стулом об пол.
Тут Дюк взглянул в лицо компаньона.
– Нет доказательств, – спокойно сказал Джейк. – Все, что мы имеем – предположение профессора. Только предположение.
– Предположение? – профессор нагнулся над столом и только чудом не потерял равновесие. – Вы говорите «предположение«?! Джейк, вы?
– Кто-то должен сохранять здравый смысл, – откидываясь на спинку стула, отозвался бывший коммерсант.
– Он у нас теперь анахорет, – Маллоу налил профессору. – Намерен ложиться не позже двенадцати, собирается вставать не позже семи, каждое утро думает выливать на себя ведро холодной воды, хочет лечить меланхолию физическим трудом и размышляет о том, как приносить пользу обществу.
Профессор с готовностью засмеялся.
– Видел бы его папенька за работой, – продолжал Дюк. – Вот бы порадовался. Мне прямо жалко, что твой папаша тебя не видит!
– Да что такого? – мрачно сказал Д.Э. Саммерс. – У меня голова чугунная от всех этих валяний в постели до обеда. А холодная вода отличная вещь. Рекомендую. Это вон ты у нас богема.
– Я? Богема?
– А кто, я богема? Да, ты богема. Оранжерейное растение. Финик вялый. Сосиска арлингтонская. Заветренная арлингтонская сосиска!
– Это вы мне, что ли?
– Вам, вам. Смотрите, профессор, как он медленно соображает. Видите? Вот вам богемный образ жизни. Вырождается на глазах!
Маллоу уже приготовился острить, но компаньон безнадежно махнул рукой.
– Я делаю, что умею, – произнес он. – Человек должен что-нибудь уметь, иначе он ничего не стоит. Это вон ты у нас писатель. А я – простой смертный.
Найтли уже улыбался в предвкушении развязки комической сценки, которые так любили компаньоны, но ее не последовало.
Повисло молчание. Маллоу уткнул подбородок в сложенные руки.
– Жизнь, – сказал он, обращаясь к профессору, – кастратофически слонжа.
– Пожалуй, – не стал спорить тот. – Она еще и очень трунда, и умчительна, хотя инретесна тоже.
Джейк встал и подошел к окну. Посмотрел, как скачет по двору ворона, отвернулся.
– Вы оба умеете что-то полезное. Можно использовать его в какую угодно сторону, важен сам факт. Компаньон у меня пишет книжки – хотя жулик порядочный. Вы, профессор, тоже впариваете гражданам всякие фокусы, но при этом делаете краски, лаки, искусственные ткани, все эти бакелитовые смеси – полезные вещи. А я…