– Какой разговор? – поинтересовался Д.Э. Саммерс.
Тон его был тем самым задушевным тоном, который обыкновенно вызывал у собеседника желание немедленно убежать и запереться в уборной.
Он прикурил. Маллоу прошелся по комнате. Остановился у камина. Помялся.
– Она спросила, не слишком ли вызывающе выглядит. Я сказал: «Думаю, это гораздо больше вы, чем раньше». Она спросила, что я имею в виду. Я сказал: «Вы – смелая. Вы – дерзкая. Вы – кокетливая. И, конечно, совсем не такая строгая, какой привыкли притворяться. И…»
– И? – прищурился Джейк.
– И, пожалуй, смешная.
Д.Э. Саммерс молча выпустил дым.
– Я даже знаю, что она тебе ответила. «Что же вас так насмешило, позвольте спросить?»
М.Р. заморгал, улыбнулся и кивнул.
– На это ты квакнул ей, – Джейк пододвинул пепельницу ближе, – «Ох, сказал бы я, да боюсь». И плюнь мне в глаз, если она не ответила: «Да? Очень хорошо, бойтесь». Ты, пошлая рожа, конечно, рассыпался: «Благоговейно трепещу». Потом подмазал: «Как вы красивы». Потом: «Вы не представляете, как действуете на мужчин», а потом…
М.Р. Маллоу только руками развел.
– Чтоб мне лопнуть, она выглядела на все сто.
– А потом? – потребовал Джейк. – Что было потом?
Маллоу прикусил губу.
– Ну, и она спросила: «А как я на них действую?»
– И ты, верблюд, ответил, «страшно», так?
Маллоу молча кивнул.
– Что же, – Джейк глубоко затянулся, – что же она?
– Она, – Дюк совершил отступательный маневр в сторону лестницы, – она… постой, что же было? А! Она мне: «Никогда в этом не сомневалась».
– И тут ты этак поправился: «Я хотел сказать, ужасно!» Она тебе: «Это мне тоже известно». Ты ей: «Обольщаете, сами того не замечая». Потом наверняка прибавил, что было преступлением скрывать такую красоту… да?
– Ну, да, – хлопая своими девчачьими ресницами, признался Дюк. – То есть, нет.
– Нет?
– Нет! Наоборот было. Я сказал наоборот: сначала «ужасно«, потом «страшно».
Улыбка Джейка сделалась, как у опереточного Мефистофеля.
– И-и-и что же она?
Маллоу еще подвинулся к лестнице.
– Она сказала… она… ну…
– Говорите, сэр, говорите! – поторопил Джейк.
– «Ничего, я наверстаю упущенное».
– Ах! – Д.Э. хлопнул в ладоши и расхохотался так, что прибежала мисс Дэрроу.
– Черт, – Дюк сконфузился, – я тоже сказал тогда: «ах!»
– И она? – Д.Э. сделал пригласительный жест компаньону.
– Она? – забуксовал тот.
– Да. Она. Слово в слово. Все, что она сказала.
– Она сказала… она сказала… – бормотал, отступая, Дюк. – Она сказала: «Да-да. Теперь я намерена разбивать сердца направо и налево!»
– Очень мило, – Джейк опять прикурил, откинулся на спинку кресла, сложил ногу на ногу, рассматривая лампу на потолке, и повторил. – Очень мило… Ну, потом что? Что было, я тебя спрашиваю?
Маллоу взглянул компаньону в лицо – и бросился вверх по ступенькам.
Глава 4, в которой доброе утро тоже довольно странно
Саммерс нашарил на туалетном столе часы: они показывали пять утра. Он отвернулся к стене, удивляясь, что это разбудило его в такую рань, и вдруг сообразил, что у кровати стоит доктор Бэнкс со своим саквояжем.
– Доброе утро, – бывший коммерсант подтянул одеяло повыше. – А… э… что, с ним что-то не так?
Выглядело, будто «что-то не так», скорее, с доктором: лицо ее было бледным – краше в гроб кладут, веки покраснели, припухли; худые щеки впали еще больше.
– Доброе утро, мистер Саммерс, – взгляд доктора был холоден. – Что у вас под глазом?
– Что же вы спрашиваете, если видите.
– Выглядит свежим.
– Правильно. Споткнулся на лестнице.
– Мистер Маллоу тоже споткнулся на лестнице?
– Мы оба споткнулись на лестнице.
Доктор покосилась на кресло. Накануне туда как попало сбросили одежду. Было заметно, что жилет лишился пуговиц и лопнул по шву, а у сорочки с мясом выдран рукав.