Раздался жуткий скрежет и хрип: часы над камином пробили час. Потом засипели – и продолжили свое зловещее тиканье.
– Не могу, – пробормотал Джейк. – Да и не хочу, ты же знаешь, что никогда не хотел. Я приехал ненадолго. Но у нас есть несколько дней и я могу поискать кого-нибудь, кто бы…
Отец протянул руку, как если бы собирался сказать что-то ему на ухо. Джейк наклонился – и похоронный церемониймейстер долго и с удовольствием щупал его галстук.
– Хорошо, очень хорошо, – прошептал он.
Бывший коммерсант замер.
– Папаша, что ты делаешь? Я не покойник.
Всю жизнь Д.Э. Саммерс гордился неизменно безупречным узлом своего галстука.
«Как?! – М.Р. Маллоу смотрел в зеркало, зверски вращая глазами. – Как ты это делаешь?
– Как-как, обыкновенно», – бубнил, даже не глядя на себя, Д.Э. Саммерс.
Галстуки-жабо, широкие галстуки из атласа, галстуки-бабочки на тонкой полоске стоячего воротника, пластроны и манишки – всему этому он учился с детства. Все эти разновидности респектабельных удавок должны были лежать на впавшей мокрой груди покойника так, как если бы снизу их подпирало невидимое дыхание.
Гробовщик с огорчением выпустил галстук из рук.
– Все пропадает, вот честное слово, пропадает, – пробормотал он, заглядывая в глаза сыну.
– Я же сказал тебе: нет.
Отец ласково заморгал. Его выцветшие зенки сочились старческими слезами, под ними набрякли мешки, улыбка была бессмысленной.
– Вот чего я дождался от сына, – промолвил гробовщик совсем как в былые времена, и сложил руки на животе. – Правильно. Правильно. И с Иовом так же было. Иов был праведником, Господь решил испытать его, как испытывает меня сейчас.
– Что тебе дались эти покойники? – как мог, мягко, произнес его сын. – Тебе девятый десяток. Почему ты никак не успокоишься?
– Я понял, – покивал отец. – Я успокоюсь. Я брошу все, уйду за стены города и буду сидеть в выгребной яме. Я буду ждать Господа. Как Иов.
– Не знаю, чем тебе и помочь, – бывший коммерсант пожал плечами. – Где я возьму для тебя городские стены? Но если ты так хочешь, чего для папаши не сделаешь, сам построю. Выгребных ям у нас хватает. Ты сможешь, как Иов, сидеть в навозе и скоблить свои струпья черепком.
– Аллилуйя.
– Да, вот что. Я хотел поговорить с тобой об Эмми.
– А? – удивился отец. – Что?
– Она уезжает со мной.
Джейк произнес это небрежно, ожидая бури.
– Пусть уезжает, – отец с кряхтением вытянул ноги и прислонил рядом упавшую палку. – Пусть едет, куда хочет. Но выслушай меня. Я тебе говорю о моем предприятии.
Он сделал сыну знак нагнуться так, чтобы их лица оказались как можно ближе.
– Оно должно сохраниться. Великие белые парни хоронили друг друга в этой стране, когда их убивали индейцы. А что было хорошо для них, хорошо и для меня.
– Ты что, папаша, окосел? – ахнул Джейк. – Какие великие белые парни?
– Я не окосел, – сказал отец безо всякой обиды и радостно захихикал.
– Какие великие белые парни! – заорал Саммерс. – Что ты несешь, старый?
– Франклин, Джефферсон и прочие разные великие люди, – серьезно сказал гробовщик.
Он поднимался, тяжело опираясь на свою палку.
– Я хочу, чтобы ты остался здесь. Чтобы ты высоко нес знамя скорбного дела нашего, потому что без него ко времени тысячелетнего царствования Его в Вермонте не останется ни одного порядочного похоронного заведения.
Старик медленно выживал из ума.
Разговор с миссис Маллоу кончился визитом к оптику. Дюк боролся до последнего. Он проявлял ловкость, изворотливость и прямо-таки головокружительную дипломатию.
Результатом стал заказ новых золотых очков. Которые должны были обойтись компаньонам в двадцать два восемьдесят. Которые, в случае, если клиент не придет за заказом, забрала бы мачеха этого клиента. Которой опять ударило в голову творить добро.
Деваться было некуда. Маллоу разменял последнюю стодолларовую купюру.
Беда не приходит одна. После оптики пришлось идти с мачехой к портному. Потом к сапожнику. Потом миссис Маллоу решила заглянуть в галантерейную лавку.