Вопли Регины, ладони которой обожгли ручки кастрюли, были мгновенно заглушены чудовищным ором обоженной Наталки. Она выла, хваталась за лицо, прыгала по кухне. На полу лежала большая мозговая кость, над которой поднималось облако пара.
Регина, не тратя и секунды, чтобы подуть на свои ладони, опять нагнулась к телу Хведора, который тихо стонал (часть кипятка досталось и ему), сунула руку в карман брюк, выругалась, перевернула тело и вынула ключ. Еще секунда и ее левая рука была свободной.
— С-сука! Убью! — взвыла полуслепая Наталка, нащупавшая упавшие вилы. Вцепившись в занозистую рукоять руками, с которых уже начинала слезать кожа, она опять ринулась вперед, надеясь поразить смутный силуэт, еле различимый возле плиты.
На этот раз Регине не надо было даже уклоняться. Вилы ударились в стену и согнулись, а сама Наталка, завопив еще громче, упала лицом на плиту. Комфорка, на которой стояла кастрюля с недоваренным борщом, еще горела. Волосы нападавшей, на которые почти не попал кипяток, вспыхнули почти сразу.
Впрочем, полыхали они недолго. Регина схватила свою полуживую противницу за шиворот и два раза ударила головой о стенку, зачем свалила на пол. Наталка еще пыталась поднять, опираясь рукой на табуретку, но Регина с размаха опустила на ее голову тяжелую скалку и одновременно с этим отшвырнула ногами табуретку. Хозяйка дома навзничь опрокинулась на пол. Ее наполовину обгоревшие косы оказались на животе Хведора и два тела образовали подобие буквы «Т».
На одну секунду полюбовавшись этой картиной, Регина подскочила к раковине, включила холодную воду и опустила под струю обе руки. Некоторое время она глубоко охала, ощущая, как боль уходит куда-то в глубину. Потом она сунула лицо под кран, напилась и, обтряхивая капли, обернулась. Ей показалось, что на пороге кто-то есть.
Предчувствие ее не обмануло. На пороге стоял хозяин дома. Еще во дворе он услышал шум на кухне и на всякий случай вооружился. В его руке поблескивал топор, вырванный из колоды для колки дров…
Простим Машу за то, что события последних десяти минут ее дезорганизовали. Отовсюду лилась вода, слышались непонятные удары, лаяли незнакомые собаки. Для человечьего уха это было бы обычной какофонией, но Мэй выделяла в нем голоса болонок, дворняжек, шотландского сеттера, таксы, понимала, где сука, а где кобель, понимала и смысл этого гавканья: страх и тревога.
Самое же главное, она прекрасно чувствовала Врага. Враг, нарушивший привычный ход вещей, был где-то рядом. Сперва он прошел по лестнице наверх, потом обосновался за потолком, потом опять покинул верхнюю квартиру. В это время лай снизу оказался особенно громким, но Мэй не уходила с занятой боевой позиции, поджидая настоящего врага, который спокойно должен сделать свой последний шаг, так и не осознав, что шаг был последним. Именно поэтому ее в первый миг и не оказалось на пороге квартиры, когда Аня открыла дверь.
В дверном проеме стоял Игорь Дмитриевич. Он был зол, очень зол на недавнее унижение в этой квартире. За те десять минут, пока Сахитов и три украинца затыкали дырку в раковинах, на кухне и в ванной, организуя потоп, он совершил акт мелкого хищения: раздобыл бутыль с домашней клюквенной настойкой и раза три к ней приложился. А так как риэлтер с утра ничего не ел, то немедленно захмелел. Поэтому он, лишь только хохлы отшвырнули соседку со шваброй, первым ворвался в ненавистную квартиру.
— Ну что, девочка, вот я снова здесь. Где же твой защитничек? Кто же меня пустит без трусов гулять по Загородному? — нарочито, как можно подлее ухмыльнулся он и сделал движение вперед, которое столь долго ждала Мэй. Точнее, риэлтер лишь успел поднять левую ногу, чтобы сделать этот шаг…
Что произошло дальше он просто не понял. Возможно, он успел увидеть блеснувший в темном коридоре стальной огонь двух глаз, в обычное время светившихся теплым янтарем, но он не был способен даже попытаться понять, что же это такое. Ни думать, ни смотреть времени не было, в дальнейшем пришлось только ощущать.
Игорь Дмитриевича буквально смело с порога, как таракана, которого с размаху ударили туфлей. Он, пожалуй, пролетел бы метров пять копчиком вперед, если бы за его спиной не стояли остальные налетчики. Произошел целый взрыв охов и мата, на полу образовалась целая куча и вне ее остались только дядька Мыкола и Сахитов.
Один из упавших хлопцев, опомнился почти сразу и попытался пнуть ногой Машу. Та, уже успев прокусить пиджак Игоря Дмитриевича вместе с колыхавшимся под одеждой толстым пузом, и, для верности, неосмотрительно оказавшуюся поблизости руку, мгновенно переключилась на ногу нападавшего. Капкан челюстей очередной раз сомкнулся с усилием полторы тысячи килограмм на квадратный сантиметр, дробя берцовые кости и разрывая плоть. Вопль парня перекрыл все остальные звуки. А Мэй уже атаковала дальше, словно выполняла на курсах ЗКС норматив по защите от группы нападающих.
Аня за одну секунду поняла, что же она натворила. Но страх, не столько за себя, сколько за деда, победил все прочие чувства и она, торопливо отступив в квартиру, захлопнула дверь, после чего вся в ужасе начала вглядываться в глазок.
Между тем, на площадке происходило нечто невообразимое. Дядька Мыкола схватив швабру, брошенную тетей Инной, пытался ударить ей Машу. Более менее целый хлопец уже вскочил на ноги, но не знал, как помочь товарищу, нога которого была раздроблена челюстями. Отдать ротвейлерше свою ногу взамен он не собирался. Игорь Дмитриевич, протрезвевший еще до того момента, когда его коснулась Мэй, поскуливая, рачком отползал в сторону, пытаясь найти здоровой рукой свой дипломат.
Мэй успела перекусить палку швабры раньше, чем Мыкола замахнулся второй раз, после чего чуть было не достала дядькины штаны в районе гульфика. Но дядькино потомство было спасено Сахитовым.
Тимур Алиевич умудрился успеть достать газовый пистолет и с полутора метров выстрелить Маше в морду. Собака взвыла и промахнулась. Это позволило дядьке Мыколе пнуть ее ногой и Мэй отлетела к соседней двери. Хлопец с ревом кинулся за ней, чтобы добить, а дядя Мыкола, прекрасно соображавший, что их постигла неудача, прыгнул к двери, намереваясь выбить ее ударом ноги. И в этот момент в нее вцепились маленькие острые зубы.
Все забыли про тетю Инну. А та, смахивая кровь с разбитого носа, доплелась до своей двери и плача открыла ее. К этому моменту, все двадцать две собаки (беременные суки остались в своих коробках), уже столпились на пороге, повизгивая и покусывая друг друга. Лишь только дверь открылась, они буквально выплеснулись на площадку и рванулись вверх по лестнице, искать обидчиков любимой мамочки.
Искать долго не пришлось. С жуткой руганью дядя Мыкола упал на пол. Ему повезло, так как его сначала атаковали лишь две шавки. За то Игорю Дмитриевичу, попытавшему под шумок улизнуть с поля боя, досталось больше других. Здоровенный кабысдох, с еще до конца выпавшими зубами, впился ему в лодыжку, прокусив сухожилие. Ублюдочный вариант немецкой овчарки ухватил его за левую руку. Рыжий такс по кличке Чубайсик, вгрызся в правую руку на всю пасть, длина которой не многим отличалась от длины вытянутого криволапого туловища. Пудель впился в ляжку, спаниель — в свободную лодыжку, а левретка, визжа от ужаса, сомкнула зубы на гениталиях. Игорь Дмитриевич медленно сползал по ступеням, терзаемый десятком пастей. К чести риэлтера надо заметить, что дипломат он так и не выпустил.
Достигнув площадки, Игорь Дмитриевич смог ухватиться за перила и наконец-то бросив портфель, выпрямился. Теперь собаки кусали его только за ноги и лишь ливретка висела там, где и уцепилась с самого начала.
Сахитову повезло несоизмеримо больше. Ему пришлось сразиться лишь с одной болонкой. Оторвав ее от себя и отшвырнув в направлении эпицентра битвы, он решил, что так как опасность пришла снизу, имеет смысл подняться наверх. Глядя на полурастерзанного Игоря Дмитриевича, он решил, что квартирная эпопея стремительно подходит к концу. Добежав до последнего пролета, Сахитов понял, что чердак всего лишь запломбирован и можно рискнуть. Он вскрыл люк, полез наружу и через несколько секунд уже не слышал, и не видел, то же происходит на лестнице.