На мгновение воцарилась тишина, и я огляделся. Сама гостиная была столь же весёлой и нормальной, как и вчера в это время, когда мы беззаботно сидели и беспечно обсуждали литературу о преступлениях, а не действительность. Но теперь здесь сидели совершенно другие люди, и это создавало атмосферу иллюзорности, почти жуткую. Лорд Саймон, который в данный момент демонстрировал всем один дюйм тонких шёлковых носков на вытянутых лодыжках, конечно, вполне мог бы быть одним из гостей Терстона, но маленький священник, неопрятным тюком заполняющий небольшое деревянное кресло, нисколько не принадлежал к этому традиционно роскошному фону, да и сержант Биф, что-то усердно записывающий в своём блокноте, производил довольно неприятное впечатление. Маленький месье Пико, прямо сидевший у огня, но наклоняющийся вперёд, чтобы убрать пепел с решётки каждый раз, когда тот туда падал, был очень похож на птичку, которая как будто присела здесь на мгновение, прежде чем вспорхнуть и устремиться куда-нибудь в другое место. Правда, его весьма иностранный вид делал его слишком экзотичной птицей для нашего совершенно английского окружения.
Во всех нас была особая сосредоточенность, которой вчера, конечно же не существовало, и каждый задаваемый вопрос теперь, казалось, повисал в воздухе как ракета, готовая в любой момент взорваться. Это сделало перекрёстный допрос последующих людей почти невыносимо напряжённым. Фактически, со временем я почувствовал, что каждый вопрос был не простой вспышкой ракеты, а ослепительной стрелой дикой сокрушительной молнии, которую метал кто-нибудь из детективов. Наступала невыносимая пауза, а затем следовал раскатистый гром ответа.
Они выглядели вполне безобидными — эти трое: вялый молодой человек, доброжелательный священник, забавный иностранец. Но они знали о таких вещах, о которых мы не могли даже помыслить, они задавали такие вопросы, которые мы не могли понять, и поэтому их слова вызывали страх неизвестности.
Итак, вы вполне можете представить себе нас, находящихся в комнате. Уильямс и я были как на иголках, бесстрастный сержант Биф слегка склонился над блокнотом, а три детектива, для которых ситуация была привычной, сидели спокойно, но с выражением крайнего интереса.
Ещё один стул стоял примерно посередине комнаты, и каждый из тех, кто должен был отвечать на наши вопросы, садился именно на него. Он стоял так, что на сидевшего падал довольно сильный, но не демонстративный свет.
После того, как телефонный техник покинул нас, в комнату вошёл кассир из соседнего банка, в котором у Мэри Терстон был открыт счёт. Его приход был целиком заслугой Сэма Уильямса, который, обладая логическим и юридическим умом, понял, что сам не в состоянии предоставить детективам много информации, и провёл весь день, стараясь помочь всеми доступными средствами. Он вызвал всех, чьи показания могли представлять хоть малейший интерес для нашего конклава. Я не мог не почувствовать, насколько практичнее были эти действия по сравнению с моими собственными усилиями обнаружить убийцу.
Прежде, чем хоть один вопрос был задан, мистер Кингсли, кассир, обратился к нам сам. Это был бесцветный человек лет сорока, довольно элегантно одетый в недорогой серый костюм. Врочем, я увидел, как лорда Саймона передёрнуло, когда он заметил у того в галстуке большой гранат.
— Итак, джентльмены, — произнёс мистер Кингсли чопорным, но решительным голосом, — у меня есть разрешение как управляющего, так и доктора Терстона дать вам всю возможную информацию. Что вы хотите знать?
— Сколько у миссис Терстон было денег в банке? — довольно грубо спросил сержант Биф. Казалось, он чувствовал себя обязанным по должности задать хоть какой-нибудь вопрос.
Мистер Кингсли кашлянул: «Её счёт был очень значительно превышен».
Это вызвало удивлённое молчание, которое продолжалось, пока лорд Саймон не произнёс: «Так, так. Много взято в последнее время?»
— Позавчера, это было в четверг, миссис Терстон договорилась превысить кредит до максимального предела, который мы могли себе позволить. Она получила наличными двести фунтов.
— В маленьких купюрах? — взволнованно спросил месье Пико.
— В банкнотах достоинством один фунт стерлингов, — чётко ответил мистер Кингсли.
— Двести банкнот достоинством в один фунт стерлингов. То, что обычно вы называете странным, не так ли? — продолжил Пико.
— Для многих наших клиентов это было бы так. Но у миссис Терстон в последнее время была привычка брать довольно крупные суммы только в таких купюрах.
— Я так и думал, — заявил Биф. — Шантаж, готов держать пари.
Месье Пико выглядел огорчённым. — Наш добрый Бёф любит прямоту, — пояснил он мистеру Кингсли. — Но разве это так уж невозможно?
— Не моё дело задавать вопросы, как наши клиенты собираются потратить свои деньги, — самодовольно ответил кассир.
— Вы говорите, что она поступала так довольно регулярно? — спросил лорд Саймон.
— Пять раз. Суммы варьировались от пятидесяти до двухсот фунтов.
— Когда был первый такой случай?
— Приблизительно три месяца назад.
— И она всегда приезжала за этими суммами лично?
— Всегда.
— А помимо этого было ли что-нибудь необычное в её счёте? Ничего такого, о чём стоило упомянуть?
— Совершенно ничего. Все операции проводились вполне регулярно.
— Вы сами были в банке, когда миссис Терстон приходила, чтобы взять эти двести фунтов?
— Да.
— Может быть, именно вы выдали ей эту сумму?
— Да, я. То есть, после того, как она пришла и поговорила с управляющим. Он велел мне обменять её чек на указанную сумму. Именно тогда я узнал, что она хотела взять гораздо больше, но мы не могли этого разрешить.
— А теперь — самое важное. В какое время миссис Терстон покинула банк?
— Это не могло иметь место раньше, чем без нескольких минут три.
— Точно?
— Абсолютно.
— Ещё один небольшой момент, мистер Кингсли, — сказал лорд Саймон. — Не припомните ли вы, появлялось ли когда-нибудь в ваших книгах имя Сидни Сьюелл? Я, конечно, понимаю, очень мало шансов, что вы его вспомните, но мне хотелось бы знать, имела ли миссис Терстон привычку выписывать чеки на имя мистера Сидни Сьюелла.
Кассир чуть заметно фыркнул: «Этого, конечно, я сказать не могу. Но если этот вопрос важен для вашего... расследования, я узнаю завтра, появлялось ли такое имя».
— Спасибо. Я был бы в высшей степени благодарен.
— Есть ли ещё моменты, по поводу которых я могу вас просветить? — Использование слова «просветить» неприятно поразило меня в нём, как некоторая характерная черта. В ней проявилось всё самомнение мужчин, жизнь которых проходит рядом с деньгами. Он, вероятно, был убеждён, что ответ на нашу загадку должен был бы найтись в учётных книгах его банка.
Лорд Саймон вопросительно посмотрел вокруг. «Нет. Думаю, это всё, спасибо», — сказал он, и мистер Кингсли покинул нас.
Сержант Биф облизнул усы: «Итак, её шантажировали?»
Уильямс повернулся к нему. «Это совершенно дикое предположение, — воскликнул он. — Возможно, у неё были другие причины брать деньги таким образом».
— Какие такие другие причины? — грубо осведомился Биф. — Только букмекеры и шантажисты требуют суммы в мелких купюрах.
— Я хорошо знал Мэри Терстон, — сказал Уильямс, — и я уверен, что в её жизни не было ничего такого, что могло бы дать повод для шантажа. Она была действительно хорошей женщиной.
— Если её шантажировали, — сказал я, — почему она не демонстрировала характерные признаки? Она всегда была довольно весёлой, можно даже сказать — беззаботной.
— Однажды очень храбрый принц также подвергся шантажу, — (это произнёс, конечно, отец Смит), — но не показывал вида.