— Вы слышали, как он лёг спать?
— Нет. У меня болела голова, и я хотел спать.
— Вы спите с открытым окном?
— Нет. С закрытым.
Лорд Саймон застонал. «Так пренебрегать своим здоровьем», — пробормотал он.
Но именно сразу после этого я испытал шок от удивления. По-моему, то же самое почувствовал и Столл. Потому что месье Пико выстрелил в него следующим экстраординарным вопросом.
— Откуда раздались крики? — спросил он, глядя прямо на дворецкого.
— Откуда? Что вы имеете в виду?
— Précisément[29] то, что говорю. Вы услышали крики из своей комнаты. Где, как вам показалось, кричали?
— Я… я не думал об этом. Я наполовину спал. Я помню только, что услышал три крика.
— Да, но откуда? Откуда?!
— Но ведь из комнаты миссис Терстон, полагаю.
— Вы полагаете! Но какое дело мне, Амеру Пико, до того, что вы там полагаете? Вы уверены, что крики шли именно из комнаты миссис Терстон?
Столл казался изумлённым. «Ну… я об этом не думал».
Издав огорчённый иностранный звук, месье Пико отвернулся от него.
— Простите, что вмешиваюсь, — произнёс отец Смит. — Но человек может перестать издавать звуки и замолчать, а колокольчик может начать издавать звуки и зазвенеть. Столл, колокольчик звенел?
— Когда?
— Когда у девушки была истерика?
— О, тогда. Позвольте подумать. Да. Колокольчик от парадной двери. Это был викарий.
Отец Смит замолчал, и в этот момент Сэм Уильямс дал знак дворецкому покинуть комнату.
— Свидетель, который на данный момент смог пролить наибольший свет на это дело, — прокомментировал лорд Саймон.
— Он, конечно же, пролил некоторый свет на предмет, — согласился месье Пико.
— Но колокол, который звонит, может быть сигналом к затемнению, — пробормотал себе под нос отец Смит.
ГЛАВА 13
Именно в этот момент появились «холодные закуски», обещанные нам компетентной мисс Стори. Столл вкатил две в тележки и поставил перед нами еду так учтиво, как будто и не думал огрызаться несколькими минутами ранее. Его манеры вновь были безупречны, и было очевидно, что такое слово, как шантаж просто не могло достичь его ушей, почти лишённых мочек.
Еда также, была превосходна. Я вспоминаю, что съел три пирожка с омарами с таким удовольствием, как если бы сама бедная Мэри Терстон уговаривала меня съесть ещё кусочек. И запил я это всё напитком, который предпочитаю всем другим, хотя гурманы утверждают, что во время еды о нём следует забыть, — неизменным виски в большом стакане, заполненном до краёв содовой.
Я увидел, как передёрнуло при этом лорда Саймона. «Мой дорогой друг, — он не мог сдержать слов, — но ведь это же смерть. Абсолютно дьявольская смерть».
— Мне это никогда не вредило, — усмехнулся я. Я уже понял что, как ожидалось, играю роль некоего простачка, на фоне которого изящество каждого из детективов способно проявиться особенно ярко.
— И я полагаю, что поверх всего этого вы закурите сигару? — он дышал так тяжело, как будто эти слова причиняли ему физическую боль.
— У меня твёрдое намерения поступить именно так.
— Тогда спаси Бог ваш желудок. А что вы на данный момент думаете о нашем деле?
Мои заключения на тот момент представляли собой мешанину пустяковых мыслей. И когда под доброжелательным взглядом лорда Саймона я попытался выразить их словами, они действительно не звучали убедительно. Я был достаточно уверен только в одном: Столл знает больше, чем рассказал. Иначе зачем бы ему лгать о времени, когда он получил деньги? Он сказал «в четверг», но несколько крошек его нюхательного табака были обнаружены на туалетном столике, когда мы его осматривали. У туалетного столика — стеклянная поверхность. В доме, в котором так тщательно следят за чистотой, как в этом, у столика не было никакой возможности избежать тряпки Энид в пятницу утром. Но почему же тогда Столл солгал? Конечно, он, может быть, и не совершал убийства, поскольку прибыл к этой запертой двери почти одновременно с нами. Но это справедливо и для всех остальных.
В этот момент я увидел, что слабая улыбка чуть тронула аристократические губы чуть выше подбородка, напоминающего Джека Хулберта.
— Всех? — спросил лорд Саймон.
— Ну, всех кроме викария и нового подозреваемого, Майлза. В целом, думаю, что это, вероятно, один из них, хотя и не вижу, как это может оказаться викарий или где он находился, когда мы ворвались в комнату? А вот умный вор-домушник Майлз, наверное, мог залезть или вылезть из того окна. Но если он каким-то образом и использовал один из тех канатов, чтобы перелезть в верхнее окно, как же он смог это сделать незамеченным и как он ускользнул из отеля после десяти тридцати? Кроме того, какой у него мог быть мотив?
— Обескураживающе, не так ли? — сказал Лорд Саймон.
Я вновь погрузился в размышления. Я задал себе вопрос о поварихе. Она была решительной женщиной и, очевидно, с сильными предубеждениями. И у неё не было никакого алиби на время убийства. Или Норрис. Что относительно Норриса? Никто, казалось, не обращал на него никакого внимания. Он появился на сцене довольно быстро. Но это говорило в его пользу. В конце концов, у него не могло быть потайной двери и у него не было времени, чтобы пройти тайным ходом. Или Стрикленд? Его спальня расположена по соседству. Это, конечно, было подозрительно. Но он вышел из своей комнаты очень быстро. И не было никакого выступа, вдоль которого он мог пройти до окна. Затем был Феллоус. Сильный парень и, как теперь стало известно, с повадками Дон-Жуана. Шашни с Энид и что-то вроде того с Мэри Терстон.
— Фактически, — подытожил лорд Саймон, — вы подозреваете всех?
— Ну, похоже, что так. Хотя не вижу, как любой из них мог это сделать в действительности.
— А что относительно пасынка?
— Ах, да, — я послушно вернулся к обсуждению. — Я про него забыл. Ну, здесь вновь имеется несколько возможностей. Я сначала думал, что это Стрикленд. Но теперь не столь уверен. Почему это не может быть Норрис? Или Феллоус? Или Майлз?
— Или даже вы сами, — спокойно произнёс лорд Саймон.
— Ну, дело в том, что это не я, — бросил я, отмахиваясь от такого предположения, — но я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду.
— Во всяком случае, вы считаете всё это совершенно загадочным, а?
— Конечно считаю. А разве вы нет?
— У меня бывают моменты просветления, — сказал лорд Саймон, — но мне не хватает ещё целой бездны информации. — Он повернулся вбок. — Между прочим, Биф! — прокричал он через комнату.
Рот сержанта был заполнен пирогом с крольчатиной, но он что-то промычал в ответ.
— Вы просматривали бумаги на нашего следующего свидетеля — Феллоуса, шофёра?
Сержант проглотил пирог столь яростно, что его горло, казалось, раздулось как у цыплёнка. «Бумаги? — спросил он. — Какие бумаги?»
— Уголовное досье, конечно, — сказал лорд Саймон, которому, казалось, нравилось поддразнивать сержанта.
— Не знал, что на него такое имеется, — сказал последний, надувшись.
— Вот! Поэтому хорошо, что у меня есть Баттерфилд. Он смог раскопать, что Феллоус отбыл восемнадцать месяцев в тюрьме четыре года назад за кражу. Неприятно, полагаю.
— Невозможно знать всё, — пробормотал сержант Биф. — А кроме того, это не имеет никакого отношения к нашему делу, — добавил он.
Лорд Саймон пожал плечами. «Наш Биф, прекрасный Биф, просто блюдо дня», — пробормотал он.[30]
Я подошёл к месье Пико. Маленький человек увлечённо что-то жевал и, казалось, был счастлив. До этого я не замечал, чтобы он был так увлечён едой, и был рад видеть, что на его бледные щёки возвращается естественный цвет.
— Безотносительно того, кем ещё может быть мадемуазель Стори, — сказал он, — она артистка.
Я постеснялся объяснить ему, что этим термином в нашем языке он поставил её в один ряд с певичками из мюзик-холла, и согласно кивнул.
— Вы начинаете понимать, за какой конец верёвки следует потянуть? — спросил я.