— Чтобы повесить? — он захохотал. — Это хорошая фраза! Но вешать — это не дело папы Пико. Pas du tout![31]
— Я имел в виду проникновение в суть этого дела.
— Я вам скажу. Света становится всё больше. Но что это? Пылинка. Тёмное пятнышко. Ещё остались тучки. Но allons, mon ami.[32] Всему своё время. Это говорю вам я, Амер Пико. И тогда вы скажете: «О, почему же я этого не видел?!»
— Всё это хорошо. Но скажите мне, месье Пико, что вы имели в виду, когда спрашивали у Столла, откуда шли крики? По мне, это был весьма экстраординарный вопрос.
— Идея и ничего больше. Только маленькая идея. Совсем маленькая. Малюсенькая. Но voyons.[33] Увидим. Иногда даже у Амера Пико может появиться идея, не так ли? Возможно очень ребяческая, очень простая. Но всё-таки идея.
И это было всё, что я смог из него вытянуть. С другой стороны, отец Смит отвечал с большей готовностью, хотя я и не могу назвать его информативным. Обнаружив, что мне отвели роль доверчивого простачка, который постоянно задаёт глупые вопросы и которому великие детективы высказывают свои догадки, я решил извлечь из ситуации максимальную пользу и посмотреть, усилит ли он моё замешательство или даст полезный намёк.
— Это всё достаточно просто до того момента, к которому подошло это дело, но как и во всех тайнах, оно не зашло достаточно далеко. Разве вы не видите, что всегда наиболее непонятным и пугающим является именно половинчатость? Оборотень был самым страшным существом в мифологии, потому что он — наполовину человек. Кентавр наводил ужас, потому что был наполовину животным. Проблема с большинством современных мыслей заключается в том, они половинчаты.
— Но, монсеньор Смит, — прерывал я его, опасаясь, что так может пройти весь вечер, — кто, по вашему мнению, фактически воспользовался этим оружием? — Я думал, что мой вопрос был в высшей степени конкретен, и рассчитывал на прямой ответ.
— О, это совсем просто, — последовал спокойный ответ. — Но мы-то здесь пытаемся обнаружить, кто убил миссис Терстон.
— Тогда... тогда вы не думаете, что она была убита тем маленьким восточным кинжалом?
— Я сожалею, но я боюсь, что да.
— Хорошо, тогда?
— Что меня действительно озадачивает, так это двести фунтов.
— Но в этом, конечно же, нет никакой тайны. Это именно тот максимум, который мог быть взят бедной Мэри Терстон именно в то время.
— А раз эта сумма была взята и заплачена, почему не звонил колокольчик у парадной двери? Мне хотелось, чтобы он звонил. Колокол может звучать по покойнику, но он может спасти его душу.
— А откуда вы знаете, что он не звонил? — спросил я. — В конце концов, повариха не вполне уверена. Она сказала, что у девушки была истерика, и поэтому сама она могла не заметить колокольчика. Поэтому он мог звонить.
Он взглянул на меня с некоторым интересом. «Это правда. Да. Я полагаю, вы правы. Колокольчик, возможно, звонил, чтобы сказать тем, в кухне, о том, что кто-то был снаружи. С другой стороны, он, возможно, звонил, чтобы сказать им, что снаружи никого не было!»
Я не чувствовал, что это предположение, каким бы блестящим оно ни было, сможет помочь мне выяснить личность убийцы, и оставил отца Смита со стаканом красного вина и овсяным печеньем.
Больше из сочувствия, чем вследствие чего-либо ещё, я подошёл к старине Бифу. Расследование на данном этапе, очевидно, вызвало у него роскошный аппетит и завидную жажду. Он пытался утолить их в максимальной степени, но, хотя еда и напитки были многочисленны и разнообразны, мне казалось, что он чувствовал бы себя счастливее, сидя на своём обычном месте в баре.
— Не удивлюсь, если это расстроит желудок, — сказал он, указывая на тарелку с бисквитами, пропитанными вином и залитыми взбитыми сливками, которую он приканчивал. — Обычно мой ужин — это хлеб с сыром и солёные огурцы.
— И это очень хорошо, — согласился я. — Ну, сержант, что вы думаете об этом деле?
— Думать о нём? Пустая трата времени, вот что это такое. Этим вечером у нас должен был состояться матч в дартс, добавил он к сожалением.
— Но мы должны найти убийцу, — напомнил я ему.
— Разве я вам не говорил, что знаю, кто это? — произнёс он, становясь вишнёво-красным от раздражения. — Это же ясно как день, — добавил он.
— Тогда, почему вы не арестовываете этого мужчину или женщину без всяких задержек?
— Почему нет? Потому что эти частные детективы не могут заниматься своими делами. Сунули свой нос в Скотланд Ярд! Когда я составил свой отчёт, мне приказали подождать, пока не выскажутся они. Ну, я и жду. Только мне хотелось бы, чтобы они поторопились. С этими их пасынками и колоколами, и этими «откуда раздались крики»… Да ведь они просто пытаются всё усложнить.
— Всё же я должен сказать, Биф, что мне всё это не кажется очень простым.
— Нет, сэр. Но ведь, дело в том, что вы — не полицейский, не так ли?
На это тупое самолюбивое замечание я предпочёл не отвечать.
ГЛАВА 14
Похоже, что Феллоус сильно изменился по сравнению с тем умным и воспитанным шофёром, который несколько раз встречал меня на деревенской станции. Он сел на предложенный ему стул, наклонив голову вперёд так, что, когда его глаза встречались с глазами задающего вопрос, вид у него был весьма мрачным. Он выглядел угрюмым и держался настороже. Я был этим разочарован, поскольку, так или иначе, надеялся, что он окажется невиновным и чувствовал, что он производит плохое впечатление на детективов.
Впервые я позволил взять верх чисто психологическим или инстинктивным аспектам. Был ли он именно таким типом человека, который мог убить Мэри Терстон? Мог ли я представить его в момент убийства? Мог ли он быть убийцей по своей природе?
До этого я никогда не видел его так близко без шофёрской фуражки. Я не мог не признать, что его квадратный прямой лоб и низкая линия, от которой начинали расти густые волосы, вносили оттенок чего-то животного. И однако в его манерах сквозила беззаботность, свойственная добродушным морякам, которая, казалось, противоречила этому. В целом, я чувствовал, что, если он всё-таки виновен, это преступление должно было быть чем-нибудь спровоцировано. Он не мог убить из низости или жадности, если бы убил вообще.
Лорд Саймон начал вполне непринуждённо. «Знаете типа по имени Майлз?» — спросил он.
Феллоус бросил на него быстрый взгляд. «Да», — сказал он с некоторым вызовом.
— Давно?
— Несколько лет.
— Попали из-за него в передрягу, не так ли?
— О Боже. Вы что, собираетесь ворошить это старьё? — прорычал Феллоус.
— Нет другого выхода. Жаль вытаскивать из шкафа этот чёртов скелет и всё такое. Но ничего нельзя сделать. Когда вы видели Майлза в последний раз?
— Этим утром.
— А вчера?
— Да, днём.
— Где?
Последовала длинная пауза: «В деревне». Было очевидно что Феллоус решил давать абсолютный минимум необходимой информации.
— Заранее договаривались?
— Нет.
— Как провели вчерашний день?
— Я должен был встретить мистера Таунсенда в пять минут шестого.
— А до этого?
— Был свободен.
— Чем занимались?
— Ездил на машине, обкатывал движок. Его недавно перебрали.
— С вами кто-нибудь был?
Весьма решительно Феллоус ответил: «Нет».
— Вы были моряком, Феллоус, не так ли? По морям — по волнам и всё такое прочее?
— Я был на торговом судне в течение нескольких лет.
— Так или иначе, довольно суровая жизнь?
Шофёр усмехнулся: «Полагаю, вы назвали бы её довольно суровой».
— Когда-нибудь присутствовали при убийстве?
— Однажды видел мальчика, которого сожрали аллигаторы. На переправе через реку, — это было на Восточном побережье.
— Ну, и после такого испытания и шока можно сказать, что вы стали ужасно крутым?