Наконец Загорский поднял глаза на китайца. В них застыло сожаление.
— Я сделал ошибку, — сказал он, — роковую ошибку. Не надо было приглашать ее сюда, надо было самому ехать к ней в Ленинград.
Ганцзалин покачал головой. Не нужно себя корить. Если бы Лисицкая хотела, чтобы он приехал, она бы так и написала. Ей было неудобно, отвечал Загорский, неловко обращаться к бывшему возлюбленному. Она и так, верно, переступила через себя и свою гордость, надеясь спастись — но все равно погибла. И в этом, что там ни говори, виноват и он тоже. Впрочем, все это абстрактные рассуждения, сейчас надо добраться до Ленинграда и начать расследование. На милицию, разумеется, надежды никакой, наверняка они списали все на сердечный приступ.
— Ну что, поедешь со мной в город нашей молодости? — спросил Загорский у Ганцзалина.
— Поехал бы, да поезд ушел, — отвечал помощник. — Мой город молодости — Санкт-Петербург. А его уж сколько лет не существует. Сначала Петроград, потом Ленинград. Умрет Рыков — будет Рыковград, и так без конца. Куда ехать?
— Не волнуйся, — отвечал Нестор Васильевич, — просто езжай со мной, а уж я привезу, куда надо.
Однако поехать в Ленинград им так и не довелось. Точнее, не довелось поехать немедленно — обнаружились кое-какие дела в Москве. И первым из этих дел оказалась картина, пришедшая по почте, и не от кого-нибудь, а от Лисицкой — во всяком случае, так гласил адрес отправителя.
— Удивительная вещь почтовые отправления, — задумчиво сказал Загорский, вскрывая длинную продолговатую посылку и вытаскивая оттуда серый тубус. — Человека уже нет на свете, а ты все еще получаешь от него весточки.
— Да, — согласился Ганцзалин, — почта — это дело серьезное, это вам не спиритизмом под одеялом заниматься.
Нестор Васильевич не удостоил комментарием этот сомнительный пассаж, но лишь открыл тубус, вытащил оттуда холст, развернул, разложил его на полу и принялся очень внимательно изучать. С картины смотрела на него Светлана в образе речной нимфы. Полюбовавшись картиной с минуту, Загорский перевел взгляд на Ганцзалина и полюбопытствовал, что, по его мнению, все сие должно означать.
— Любовное послание, не иначе, — отвечал помощник.
Нестор Васильевич усомнился. Что вдруг? Столько лет Лисицкая молчала, ничего не слала, и вдруг на тебе — целая картина.
— Соблазнить хотела, — догадался китаец, — нимфа-то голая.
Загорский только головой покачал: мужчину в его возрасте соблазнить наготой не так уж просто, потому хотя бы, что обнаженных женщин он на своем веку повидал преизрядно. Нет, тут что-то иное. И скорее всего, картина как-то связана с тем делом, по которому приехала в Москву Светлана и из-за которого, в конце концов, и погибла.
Загорский зачем-то взялся за край холста и приподнял его на ладони, как бы взвешивая.
— Если в картине есть какое-то указание, оно содержится либо в сюжете, либо в деталях портрета и пейзажа, либо в самом материале, — сказал он задумчиво. — Давай-ка на всякий случай сфотографируем этот, с позволения сказать, шедевр.
Ганцзалин вытащил из шкафа «лейку»[11], Загорский сделал несколько снимков, потом отложил фотоаппарат в сторону.
— А теперь, — сказал, — дай-ка мне нож.
— Пилить будете? — спросил Ганцзалин, подавая хозяину швейцарский нож.
Нестор Васильевич покачал головой: пилить он не будет, только немного поскребет. Кстати, заметил ли Ганцзалин, что за ними следят?
— Это за вами следят, — уточнил китаец, — за мной следить нечего, я нормальный советский гражданин.
Он прищурился, сделал умильную физиономию и засюсюкал:
— Бедны китайса мало-мало, Ленина люби, Тлоцкого люби, совналком увазай…
— Как бы там ни было, слежка мне совсем не нравится, — перебил его Загорский, касаясь лезвием картины. — Я стремлюсь к приватности и не переношу, когда посторонние суют нос в мою жизнь. В противном случае я давно бы стал кинозвездой или чем-то в этом роде.
— Надо было просто укокошить его, — отвечал помощник. — Нет филера — нет проблемы.
— Это не метод, — Загорский аккуратно подчищал ножом краску в углу картины. — Убьешь одного филера — пришлют другого. Нет, надо добраться до того, кто отдает приказы. Только с ним можно прояснить это недоразумение.
— И кто же, по-вашему, отдает приказы? — спросил Ганцзалин.
Но Загорский не ответил. Он внимательно разглядывал очищенный кусочек картины.
— Как полагаешь, что это такое? — спросил он помощника. — Там, внутри, под верхним слоем краски.