– Я передала мистеру Парк-Лейну, что у вас геморроическая лихорадка, но он мне не поверил, – сказала администраторша Лиз в вестибюле «Finis».
– Надо было сказать «грипп». Это правдоподобнее.
Лиз невозможно было смутить.
– Он оставил вам вот это.
Она протянула мне конверт. Меня так и подмывало сразу же бросить его в мусорное ведро, но я испытывала неловкость из-за того, что накануне устроила ему нелегкий вечерок. В конверте оказался билет на «Ричарда III», которого давали каждую пятницу в театре «Риц».
– Когда вы в последний раз куда-нибудь с ним ходили? – спросила Лиз, уловив мою нерешительность.
Я подняла взгляд.
– Десять лет назад.
– Десять лет? Идите, дорогая. Большинство моих парней через десять лет не вспомнили бы, как меня зовут.
Я посмотрела на билет. Представление начиналось через час.
– Поэтому вы и уехали из Суиндона? – спросила Лиз, жаждавшая хоть чем-то помочь.
Я кивнула.
– И все время хранили его фото?
Я снова кивнула.
– Понятно, – задумчиво протянула Лиз. – Пока будете переодеваться, я вызову такси.
Это был хороший совет, и я побрела к себе в номер, быстро приняла душ и перебрала все наряды в своем гардеробе. Собрала волосы, распустила, снова подобрала, пробормотала: «слишком по-мальчишески», сняла брюки и надела платье. Выбрала серьги, подаренные мне Лондэном, и заперла пистолет в комнатном сейфе. Едва успела провести по векам карандашиком, как водитель такси вызвал меня на улицу. Это был отставной моряк, который отвоевывал Балаклаву в 61-м. Мы поболтали о Крыме. Он тоже не знал, где будет произносить речь полковник Фелпс, но если узнает, сказал он, освищет оратора так, что мало не покажется.
«Риц» сильно обветшал. Вряд ли его красили хотя бы раз со времени моего последнего визита. Золоченая алебастровая лепнина вокруг сцены запылилась, занавес украшали потеки от просочившейся дождевой воды. В течение пятнадцати лет здесь не ставили ничего, кроме «Ричарда III», сам театр не имел труппы – только рабочие сцены да суфлер. Всех исполнителей выбирали из зрителей, которые столько раз видели постановку, что знали текст от корки до корки. Прослушивание проводилось за полчаса до начала спектакля.
Порой играли сезонные гастролирующие актеры и актрисы, правда, никогда по контракту. Если они в пятницу вечером бывали свободны – возможно, после представлений в трех других суиндонских театрах, – они могли прийти и обратиться к менеджеру, доставив нежданное удовольствие и зрителям, и участникам постановки. Всего неделю назад местный Ричард обнаружил, что играет в паре с Лолой Вавум, гастролировавшей соло в музыкальном переложении пьесы «Холостяк из Ладлоу» суиндонского розлива. Вот уж точно подарок судьбы: теперь парню месяц не надо будет платить за обед.
Лондэн ждал меня у театра. Оставалось пять минут до подъема занавеса, менеджер уже набрал нужных актеров и еще одного в запас, на случай если вдруг у кого от нервов случится медвежья болезнь.
– Спасибо, что пришла, – сказал Лондэн.
– Да, – ответила я, целуя его в щеку и вдыхая запах лосьона после бритья.
Это был «Бодмин» – я узнала резковатый букет.
– Как первый рабочий день? – спросил он.
– Похищения, вампиры, убийство подозреваемого, потеря свидетеля, меня пытался прикончить «Голиаф», да еще и шину пропорола. Обычное дерьмо.
– Шину? Правда?
– Ну, не совсем. Я немного преувеличила. Послушай, извини за вчерашнее. Наверное, я слишком серьезно отношусь к работе.
– Если бы было иначе, – кивнул Лондэн с понимающей улыбкой, – я бы начал беспокоиться. Пойдем, сейчас поднимут занавес.
Он привычно – я страшно любила этот жест – взял меня под руку и повел в зал. Театралы шумно болтали, яркие костюмы потерпевших неудачу конкурсантов придавали зрелищу привкус праздника. Я ощутила в воздухе электричество и поняла, как мне этого не хватало. Мы отыскали наши места.
– Когда ты был тут в последний раз? – спросила я, когда мы удобно устроились в креслах.
– С тобой, – ответил Лондэн.
В следующий миг он встал и с жаром зааплодировал, я последовала его примеру, а занавес с тяжелым скрипом раскрылся.
Ведущий в черном плаще с красным подбоем выплыл на сцену.
– Приветствуем всех фэнов «Ричарда Третьего», всех, кто любит Уилла, в театре «Риц» города Суиндона! – (Барабанная дробь). – Ради вашего УДОВОЛЬСТВИЯ, ради вашего НАСЛАЖДЕНИЯ, чтобы дать вам НАЗИДАНИЕ и доставить РАЗВЛЕЧЕНИЕ, ради ШЕКСПИРИФИКАЦИИ народонаселения мы представим перед вами уилловского «Ричарда Третьего» – для зрителей, перед зрителями, силами ЗРИТЕЛЕЙ!
Толпа радостно зааплодировала, и он поднял руки, успокаивая аудиторию.
– Но прежде, чем мы начнем… Поприветствуем Ральфа и Тэю Суонэйвон, которые пришли сюда в Двухсотый раз!
Толпа устроила овацию Ральфу и Тэе, вышедшим на авансцену в костюмах Ричарда и леди Анны. Они поклонились зрителям, которые засыпали их цветами.
– Ральф играл гадкого Дика двадцать семь раз, а Тэя тридцать один раз представала здесь леди Анной и восемь – Маргаритой!
Зрители топали ногами и свистели.
– Итак, в честь их двухсотого спектакля они впервые будут играть друг с другом на одной сцене!
Актеры почтительно раскланялись, и зрители снова зааплодировали, занавес закрылся, его заело, он поколыхался, чуть приоткрылся и закрылся окончательно.
Повисла недолгая пауза, а затем занавес явил нашему взору Ричарда, расположившегося в углу сцены. Он хромал взад-вперед вдоль рампы, злобно поглядывая на зрителей поверх мерзкого накладного носа.
– Переигрываешь! – крикнул кто-то с галерки. Ричард открыл было рот, чтобы начать монолог, и весь зал хором произнес:
– Когда же солнце зиму обратило?
– Сегодня, – ответил Ричард с жестокой улыбкой, – солнце Йорка превратило…
В канделябрах высоко над головой зазвенел смех. Спектакль начался. Мы с Лондэном веселились вместе с остальными. «Ричард III» – из тех пьес, которые не подчиняются закону всеобщей энтропии: ею можно наслаждаться вновь и вновь.
– …в сверкающее лето зиму распрей, – продолжал Ричард, хромая через сцену.
При словах «сверкающее лето» шесть сотен зрителей надели темные очки и посмотрели на воображаемое солнце.
– …И нависавшие над нами тучи нашли могилу в бездне океана…
– А что у нас с доспехами сегодня? – проскандировал зрительный зал.
– Сегодня, лавром увенчав чело, мы сбросили избитые доспехи… – продолжал Ричард, старательно игнорируя подсказки.
Мы были на этом представлении раз тридцать, и даже сейчас я невольно повторяла каждое слово, звучавшее со сцены.
– …под томный рокот сладострастной лютни… – вел свою роль Ричард, выкрикнув слово «лютня» изо всех сил, чтобы перекрыть альтернативные предложения отдельных зрителей.
– Пианино! – крикнул один.
– Волынки! – сказал другой.
Кто-то сзади, потеряв нить, громко крикнул: «Величавой стати!» – на середине следующей фразы. Его возглас потонул в дружном вопле зрительского зала:
– Играй в карты! – в ответ на ричардовскую фразу «Но я не создан для утех любовных».
Лондэн посмотрел на меня и улыбнулся. Я невольно ответила улыбкой. Все было так чудесно!
– Я недоделан при самом зачатье… – бормотал Ричард, а зрители, снова придя к единству, грубо топали по полу, и грохот эхом отдавался по всему залу.
Мы с Лондэном никогда не пытались выйти на сцену и не трудились сооружать себе костюмы. В «Рице» давали одну-единственную пьесу, по пятницам, все остальное время он стоял пустым. Актеры-любители и фэны Шекспира приезжали со всех концов Англии, чтобы поучаствовать в спектакле, и зал был всегда набит до отказа. Несколько лет назад представление давала французская труппа – под непрерывную овацию. Пару месяцев спустя она уехала в Совиньон [14], чтобы повторить представление.
14
Не удивлюсь, если и это ненавязчивая шутка автора. Дело в том, что театральный фестиваль проводится в Авиньоне, а вот Совиньон ассоциируется главным образом с сортами винограда, вином и местностью, где его производят.