Автобус подъехал к очередной остановке, на которой ждала другая семья. Будущая студентка и ее родители стояли, уткнувшись в свои телефоны. Девочка была миниатюрной; ее темные волосы спускались ниже плеч.
– Смотри, какие хорошие волосы, – сказала мать Стиви.
Хотя она говорила о другой девочке, ее слова имели к Стиви непосредственное отношение. Весной в порыве самообновления она заперлась в ванной и отрезала волосы. Стиви до сих пор помнит крики матери, когда та увидела ее светлые пряди в раковине. Ее потащили в парикмахерскую, чтобы хоть как-то привести в порядок торчащие вихры. Волосы стали серьезным поводом для ссоры, настолько серьезным, что в виде наказания родители хотели запретить ей ехать в «Эллингэм», но в итоге сдались. Конечно, эта угроза была произнесена в сердцах. Мать Стиви так любила ее волосы, что не могла смириться с их потерей. Хотя сама Стиви считала, что с короткой стрижкой ей лучше.
Так и было. Стрижка пикси ей шла, и ухаживать за ней оказалось проще простого. Проблемы возникли, когда она покрасилась в розовый, потом в голубой, а затем в голубой и розовый. Но сейчас краска смылась, и они вернулись к своему природному цвету – светло-пепельному.
Сумки девочки погрузили в багажное отделение автобуса, и семья села. Все трое были темноволосыми, большеглазыми и в очках, которые придавали им заумный вид. Они были похожи на семейство сов. Ради приличия пробормотав приветственные слова, они уселись позади Беллов. Стиви узнала девочку с первого курса, но не смогла вспомнить ее имя.
Мать легонько ткнула Стиви локтем, но та притворилась, что не заметила этого. Девочка снова достала телефон.
– Стиви.
Стиви глубоко втянула воздух. Нужно было перегнуться через мать и обратиться к девочке, которая сидела на другой стороне. Так неловко. Но деваться некуда.
– Привет! – сказала Стиви.
Девочка подняла глаза.
– Привет…
– Я – Стиви Белл.
Девочка моргала, словно не понимая, о чем идет речь.
– Жермена Батт, – наконец произнесла она.
Предложений продолжить разговор больше не поступало, и Стиви откинулась обратно, удовлетворенно подумав, что это была неплохая попытка, но мать снова ее толкнула.
– Попробуй подружиться, – прошептала она.
Никакие другие два слова, произнесенные вместе, не были столь пугающими, как «попробуй» и «подружиться». От этого категоричного приказа – приступить к созданию социальной связи – по коже Стиви прошел мороз. Ей жутко захотелось, чтобы обещанный камнепад произошел прямо сейчас. Но она знала: если она не начнет разговор, это сделают родители. А в таком случае произойти может все что угодно.
– Ты издалека приехала? – спросила Стиви.
– Нет, – ответила Жермена, отрываясь от телефона.
– Мы из Питсбурга.
– А-а-а…
Стиви отвернулась, взглянула на мать и пожала плечами. Нельзя же заставить человека общаться, если он не хочет. Мать кивнула: типа «ну ладно, ты попыталась». Плюсик за попытку.
Автобус затормозил и свернул с шоссе на каменистую двухполосную дорогу. По сторонам замелькали склады, фермы, указатели лыжных баз, стеклодувных мастерских и рекламные щиты с изображением леденцов из кленового сиропа. А дальше постройки почти исчезли, и вдоль дороги потянулись бесконечные волнистые холмы вперемешку с густыми лесами, и единственным напоминанием о человеке здесь были редкий брошенный старый грузовик да пара пасущихся лошадей.
Все выше и выше в леса.
Внезапно автобус резко свернул с дороги и юркнул в просвет между деревьями; Стиви дернулась и чуть не свалилась со своего места. Они проехали мимо низкого указателя: на темно-красном фоне золотилась надпись «Эллингэмская академия». Указатель был таким неприметным, что казалось, будто въезд на территорию школы хотели намеренно спрятать.
Дорога, по которой они теперь двигались, едва напоминала таковую. Ей подошло бы более снисходительное название: тропа. На самом деле она была словно тонкая дорожка от слезы на лице местности или извилистый шрам на теле леса. Сначала она быстро бежала вниз, прямо к одному из горных ручьев, пересекающих территорию школы. Через ручей было перекинуто сооружение, которое с натяжкой можно было принять за мост, возведенный с помощью деревянных балок, канатов и, похоже, надежды. Ограждения были не выше полуметра, и казалось, он рухнет, если на него упадет что-нибудь тяжелее вилки.