— Так вы ей верите?
— Сам не знаю. — Падилья затянулся так, что его сигарета сразу укоротилась на полдюйма, и выдохнул коричневато-серое облачко дыма. — Может, она и выдумывает, да только, по-моему, на такое у нее ума не хватило бы. С Гранадой она давно знакома. Когда-то он был одним из ее дружков. Она, Гэс и Гранада состояли в одной уличной шайке. Очень буйной — курили травку, крали машины, избивали прохожих. Собирались на заброшенном ледяном заводе... там где Гранада пристрелил Гэса.
— А давно это было?
— Да не так уж. Лет десять, не больше. Они же еще все молодые. Секси — они ее Секси прозвали — Секундина говорит, что как-то вечером Гэс и Гранада подрались из-за нее. Гранада играл в футбол, и голыми руками Гэс с ним справиться не мог бы. Но он его подколол. Чуточку продырявил ему грудь ножиком, и Гранада убежал. А потом на завод явилась полиция, и Гэс угодил в исправительную школу за кражу машины.
— Но это вовсе не обязательно причина и следствие.
— Я-то понимаю, но Секундина стоит на своем. Чуть Гэс перестал ему мешать, как Гранада прямо прилип к ней. По ее словам, так оно и продолжалось. Гранада все время допекал Гэса, чтобы приставать к ней.
— Но ведь ее особенно привлекательной не назовешь, верно?
— Видели бы вы ее десять лет назад или даже пять! От нее асфальт плавился. И я точно знаю, что Гранада много лет гонялся за ней и на Гэса зуб держал. Если верить Секундине, он Гэсу не простил, что тогда убежал от его ножа. Из-за этого он вчера и выстрелил в него.
— Я бы сказал, что подано все это очень односторонне. Она пытается отплатить Гранаде.
— Надеюсь, что так. Но она еще много чего говорила. Что Гранада то и дело заглядывал в лавку Бродмена. Мануэль и Гэс видели его там каждую неделю, а то и чаще. Они уходили в заднюю комнату и там разговаривали.
— Интересно...
— Вот-вот. Ведь Бродмен сбывал награбленное, тут сомнений нет. А Гэс был взломщиком и, естественно, про это знал. И еще он говорил Секундине, что они получают сведения из полиции, когда и где безопасно идти на дело. Она думает, что получали от Гранады.
— Не верю.
— Ваше право. — По тону Падильи было ясно, что сам он верит. — Тогда я ничего добавлять не стану.
— А есть что добавить?
— Угу. Добавлю, если хотите. Конечно, может, все это и бред. Как я уже сказал, надеюсь, что так. Но какая-то правда все-таки тут есть, потому что концы сходятся. Вот, например, это похищение. Секундина о нем давно слышала. То есть что задумано крупное дело, а вот какое, она не знала. И Гэс не знал. Но крупное — куча денег на долю каждого, и больше никаких забот. — Падилья иронически улыбнулся.
— А остальные участники кто?
— Она не знает. Один, естественно, был Гэс. И этот тип Гейнс. Гэс знавал его раньше. Познакомились они в Престоне. Только фамилия у него была другая.
— Какая?
— Секундина не знает. Гэс ей не все рассказывал. Да и вообще многое она сама сопоставила из разных разговоров. О том, что главарь у них Гейнс, она узнала только после того, как Бродмен порвал с бандой. Он допустил какую-то промашку, перепугался полиции, ну и решил втянуть рожки. А о намечавшемся деле и слышать не хотел. Секси говорит, что они потому его и прикончили. Он уже готов был их всех заложить.
Мой скептицизм все больше рассеивался. Эти сведения увязывались с тем, что было известно. Разрыв между Гейнсом и Бродменом объяснял, почему Бродмен донес о кольце Эллы Баркер в полицию.
— А что Гэс убил Бродмена, Секундина не отрицает?
— Наоборот. По ее словам, Гэса послали разделаться с Бродменом. Гейнс велел ему прихлопнуть старика и забрать вещи у него из подвала. Но у Гэса не хватило духа. Он никогда еще никого не убивал. Бродмена он раза два стукнул и сбежал. Она видела его сразу же после этого, и ему стыдно было, что он струсил. Слышите — стыдно! Такого она сочинить не могла.
— А если сочинил сам Гэс?
— Он? Так он же был тупица, каких мало.
— Но он мог просто не разобраться в том, что произошло. Не сообразил, что нанес Бродмену смертельный удар.
— А вы уверены, что Бродмена не задушили?
— Я ни в чем не уверен! А почему вы спрашиваете?
— Секундина так думает.
— Что его задушил Гранада?
— Имена никакие не назывались, — сказал Тони. Трусом он не был, но в голосе у него звучал страх. — Мистер Гуннарсон, как мне поступить? С той минуты, как она мне все это выложила, я себе места не нахожу. Мне такое дело не по зубам.
— Я поговорю с ней. Где она живет?
— За железной дорогой. — Он продиктовал мне адрес.
Тони выбрался из машины и посмотрел на небо. В бездонной глубине реактивный самолет чертил двойной белый след, волоча по нему грохочущий груз оглушительных звуков. Телефон Фергюсона зазвонил, словно в знак протеста.
Я кинулся к черному ходу. Падилья опередил меня и преградил мне дорогу.
— Что это вы?
Он ответил негромко:
— Это его дело, мистер Гуннарсон. Не мешайте ему поступать по-своему.
— А по-вашему, он для этого годится?
— Не меньше любого другого.
Падилья скользнул ладонью по изуродованному уху и заслонил лицо растопыренными пальцами. Из глубины дома доносился невнятный голос Фергюсона, внезапно сорвавшийся на крик:
— Холли! Это ты, Холли?
— Господи, он разговаривает с ней, — пробормотал Падилья.
Он забыл о своем намерении не пускать меня в дом, и мы вместе вбежали туда. Фергюсон встретил нас в коридоре. Задубевшую кожу его лица морщинила радостная улыбка.
— Я разговаривал с ней. Она жива, здорова и сегодня же вернется домой.
— Значит, ее все-таки не похитили? — спросил я.
— Похитили, она у них в руках. — Казалось, он считал это мелочью. — Но обходятся с ней хорошо. Она мне сама сказала.
— А вы уверены, что говорили со своей женой?
— Абсолютно. Ошибиться в ее голосе я не мог.
— Звонили по местному телефону?
— Да, насколько я мог судить.
— Ас кем еще вы говорили? — спросил Падилья.
— С мужчиной. Одним из ее похитителей. Голос был незнакомый. Но какое это имеет значение? Они ее отпускают!
— Без выкупа?
Он посмотрел на меня не слишком ласково. Разговор с женой принес ему такое облегчение, что всякое напоминание о препятствиях, пока еще мешающих ее возвращению, было ему неприятно. Подобное ликование, подумалось мне, сродни отчаянию.
— Выкуп я уплачу, — ответил он бесцветным голосом. — И с радостью.
— Когда и где?
— С вашего разрешения, полученных мною инструкций я касаться не буду. И каждая минута у меня теперь на счету.
Он с неуклюжей поспешностью повернулся и неверными ногами пошел к себе в спальню. Я последовал за ним. Комната была просторной. За одним окном земля обрывалась в голубизну моря, скудная обстановка оставляла ощущение пустоты. Голые плоскости мебели, на стенах фотографии жены и его самого. Он с костлявой лихостью позирует в форме под шляпой-блином. Он делает стойку на параллельных брусьях. На одном снимке он стоял, выпрямившись, совсем один на фоне плоской прерии под пустым небосводом.
— Что вы тут делаете, Гуннарсон?
— Вы убеждены, что звонок этот не мог быть ложным?
— Каким образом? Я же говорил с Холли.
— А не было это магнитофонной записью?
— Нет... — Он взвесил мое предположение. — Ведь она отвечала на мои вопросы.
— Почему она содействует им?
— Потому что хочет вернуться домой, естественно, — сказал он с широкой застывшей улыбкой. — А почему бы и нет? Она знает, что деньги меня не волнуют. Она знает, как я ее люблю.
— Конечно знает, — сказал Падилья с порога и движением головы поманил меня к себе.
Воздух был словно заряжен электричеством, хотя я не понимал почему. Вздрагивая, будто от ударов током, Фергюсон подошел к зеркалу на стене и начал расстегивать воротник рубашки. Пальцы плохо его слушались, и с бешеным нетерпением он рванул рубашку обеими руками. Отлетевшие пуговицы застучали по зеркалу, как крохотные пули.