Он шел быстро, не оборачиваясь. Ноги вязли в песке. Только оказавшись на дальней дюне, он оглянулся на дом, чтобы посмотреть, нет ли света в окнах.
Тогда чувство восторга снова овладело им. Он вдыхал воздух с таким же наслаждением, словно ел что-то вкусное. Пренебрегая мягкой дорогой справа, он предпочел идти берегом, спотыкаясь о гальку, наклоняясь, чтобы посмотреть обломки, принимавшие в темноте фантастические очертания, дотрагиваясь рукой до прибитого морем пня, а то подбирая кости каракатицы или беря в руку скользкую водоросль.
Ему было холодно. И немного страшно. Он даже бросился бежать, когда раздался шорох под ногами, но потом, заслышав опять тот же шум, сообразил, что это бродят по мокрому песку крабы.
Он разве что не пел-такая музыка играла в его душе. И даже с некоторым сожалением после получасовой ходьбы свернул на дорогу к Веру, по обочине которой стояли голые деревья, сбрасывая, несмотря на то, что дождя не было, холодные капли.
Вдали виднелись крыши словно придавленных к земле домов. Он пошел быстрее. Ему не терпелось увидеть скорее Лину. Накануне он ловко выспросил у Арсена, есть ли гостиница в Вере, и тот сообщил, что зимой они все закрыты, кроме одной, скорее напоминавшей постоялый двор.
- В нем табачная лавка - как раз напротив церкви.
Вместо того чтобы светлеть, стало еще темнее и холоднее. Он достиг площади, узнал вывеску над дверью без порога. Но дом оказался заперт и ставни закрыты. В деревне было тихо, на улице - ни души. Часы на церковной колокольне показывали почти пять часов.
Неужели придется ждать? Он обошел довольно длинный двухэтажный дом. Из хлева потянуло теплом - там были коровы, потом раздался петушиный крик, загремела цепью собака, и он испугался, что она залает.
Железный, выкрашенный суриком портал был укреплен на двух сваях. Через щель можно было увидеть грязный двор, кучу навоза в углу, старый автомобиль без шин рядом с телегой. Ему показалось, что в правой части двора засветился огонек. Прислушался-шаги в сабо по земле.
Наверное, кто-то встал, чтобы подоить коров. Тогда он, удивляясь собственному голосу, негромко крикнул:
- Есть кто-нибудь? Эй там, в гостинице?..
Прошло некоторое время. Ему пришлось позвать несколько раз. Наконец круглолицая девица высунула из хлева, откуда доносился шум, голову.
- Я здесь, мадемуазель!.. Извините меня. У вас остановилась моя жена.
Наконец она подошла к воротам, не очень убежденно, но упорно повторяя одну и ту же фразу:
- В чем дело? Что нужно?
- Моя жена (он вовремя вспомнил, что посоветовал ей остановиться под своим девичьим именем. Только бы не записалась она "мадемуазель"!) остановилась у вас... мадам Бокаж...
- Ну и что вам от нее нужно?
- Я приехал срочно повидать ее... Откройте, пожалуйста.
- Я не знаю... Хозяева в такой ранний час еще спят.
- Да говорю же вам, что моя жена...
Наконец она приняла решение. Но ключа при ней не было, и она послала Моде в обход к двери под вывеской. Но так долго шла туда сама, что он уже подумал, не бросила ли она его.
- Где ее комната?
- На втором, в глубине коридора справа.
На постоялом дворе было тепло и приятно пахло вчерашними дровами, кухней, немного хлевом и дозревавшими фруктами. Дубовая лестница была так навощена, что Мишель едва не поскользнулся. Он ощупью пошел по коридору, потом вспомнил, что есть электричество, чиркнул спичкой и нашел выключатель. Проходя мимо чьей-то двери, он услышал голос проснувшейся женщины, что-то шептавшей на ухо мужу, и, заспешив вперед, нашел в глубине дверь и нажал на ручку.
Дверь оказалась незапертой - в ней даже не было замочной скважины. Сердце Мишеля лихорадочно билось. Он толкнул створку, но она поддалась не сразу: боясь спать с незапертой дверью, Лина приставила к ней стул.
Несмотря на поднятый им шум, она не проснулась. Подбежав к ней, он прижал ее, теплую, мягкую, пахнущую деревенской постелью, к своей груди.
- Родная моя!
- Это ты?.. Каким образом?
Ему не хотелось все сразу рассказывать.
- Тсс... Помолчи...
Поспешно раздевшись, озябший, он забрался под одеяло и прижался к ней.
- Тсс... У меня мало времени...
Он был счастлив, ощущая рядом с собой ее немного полноватое, такое нежное и гладкое тело. Еще не проснувшись, она произнесла слова, которые отчего-то не показались ему странными:
- Как тебе удалось?
Словно он был заключенным в доме в дюнах!
- Теперь зажги свет...
И пока он совсем голый шел к выключателю, она сказала:
- Я была там вчера.
- Я тебя видел.
- Люди сказали, что он сумасшедший, и мне стало страшно...
- Да нет, малышка, он не сумасшедший, клянусь тебе. Это замечательный человек, самый замечательный из тех, кого мне до сих пор приходилось встречать...
Ему было хорошо в этой постели, под пуховой периной, в комнате с выбеленными известью низкими потолками, с большим шкафом красного дерева, рамочками с изображением святых и гипсовой фигуркой святой девы на камине.
- Я не мог прийти раньше, так как был ему нужен весь день.
- Он не позволяет тебе выходить на улицу?
Почему Лина показалась ему внезапно такой далекой? Он сердился, помимо воли, слушая ее нейтральный голос, голос еще не проснувшейся женщины, сердился за ее вопросы, столь не вязавшиеся с действительностью, за то, что она смотрела на него, словно стараясь найти в нем какие-то перемены. Он читал в ее глазах подозрительность. Вероятно, точно так же она стала бы смотреть на него, если бы подозревала, что он пришел от женщины.
- Я полагаю, он, однако, не заставляет тебя работать день и ночь?
- Конечно, нет... Мне трудно тебе объяснить...
- Почему тогда он живет в отдаленном доме, который никто не хотел приобрести? Правда, что он скрывается?
- Уверяю тебя, Лина, он не скрывается. Ему хотелось смеяться. Такими глупыми показались представления людей о Фершо!
- Тогда отчего он живет под чужим именем? Здешние это знают. Им известно, кто он такой. Хозяин гостиницы утверждает, что скоро явятся жандармы и арестуют его.
- Так просто он не дастся.
- Ты здорово его защищаешь!
Откуда взялся этот упрек? Разве не имел он права защищать человека, который...