Теперь он говорил о телефонистке:
- Нет... Думаю, она устала слушать... Да к тому же это не имеет значения... Обменявшись любезностями, от которых я вас избавлю, но которые брат мне поведал тоже, мадам Дюранрюэль сказала текстуально следующее:
"Как жаль, что ваш шурин, сам того не зная, поступает себе во вред. Только вчера, вернувшись из Дворца правосудия, муж рассказал, что у него был длинный телефонный разговор с министром, нашим родней по женской линии... Тот всячески хочет избежать скандала, тем более нежелательного, что приближаются выборы... Это человек с широкими взглядами... Но присутствие вашего шурина может заставить правительство предпринять действия..."
- Вы слышите, Морель?.. Что?.. Записываете? Как угодно... Я продолжаю... Моя вышколенная свояченица повторила:
"Его присутствие во Франции?"
"Во Франции или Африке... Он должен понять, что его привлекают по уголовному делу, а он, вместо того чтобы все опровергать, то и дело похваляется, оправдывает свой поступок, хочет представить его законным... Ведь с точки прения людей он-убийца, и мы не можем бесконечно оставлять его на свободе, не создавая впечатления, что для него закон не писан".
Взгляд Фершо, давивший на Мишеля, стал острее, горячее, подтверждая, что этот рассказ ведется только для него одного. Не хотел ли тот таким образом вызвать его восхищение?
- Вы слушаете, Морель?.. Мне советуют исчезнуть на некоторое время, попутешествовать по свету, но чтоб никто об этом не знал... Похоже, они готовы выдать мне фальшивый паспорт, как для сиятельной особы... Это, мол, позволит замять дело с неграми, а если нет - вынести заочный приговор... Что вы сказали? Мой брат?.. Он настолько уверен, что это единственный выход, что привез подписать доверенности. Вот именно! Ему пообещали, ничего не пообещав, и дали понять, то есть мадам Дюранрюэль дала понять, что если дело с неграми удастся замять, то это поможет уладить и финансовые проблемы... Вести переговоры, естественно, будут с братом. С помощью довольно сложной процедуры, разработанной юрисконсультами, он будет представлять мои интересы... Вот так. Я не кончил... Похоже, эти дамы, несмотря на ливень, надолго задержались на поляне... Словом, в тот момент, когда они уже расставались, мадам Дюранрюэль с таинственным видом наклонилась к моей свояченице и сказала:
"Моя дорогая, мой муж не уполномочивал меня это говорить, но я готова выказать нескромность, в которой меня станут упрекать потом... Ваш шурин напрасно нападает на господина Аронделя... Конечно, это всего лишь чиновник, и его начальники не раз выражали сожаление по поводу его рвения, но он принадлежит к влиятельной организации и пользуется поддержкой в высоких сферах. Так что, если ваш шурин будет упорствовать, он свернет себе шею и увлечет в своем падении и вас всех..."
Наступила пауза. Вероятно, мэтр Морель на другом конце провода под впечатлением услышанного тоже замолчал.
- Это все. Что?.. Что я решил? Продолжать атаку. Нет, сегодня не приезжайте... Мне надо привести в порядок кучу бумаг. Позвоню вечером или завтра утром... Возможно, я на несколько дней поеду в Кан... В любом случае увидимся завтра здесь или там... Я получил письмо от Бастара... Арондель снова самовольно отправил в Маколи жандармов... Поговорим завтра...
Он повесил трубку. Секретарь его старательно раскладывал бумаги по папкам. Внезапно Моде вздрогнул. Он услышал голос стоявшего к нему спиной Фершо:
- Держу пари, что вы не одобряете меня.
- Я так не думал! - с живостью ответил тот. Подкладывая новые поленья и словно разговаривая с самим собой, Дьедонне продолжал:
- Брат оставался со мной в лесу лишь в течение пяти лет... Самых трудных, кстати... Если я когда-нибудь найду, то покажу вам его карточку тех лет. Сначала он отправился в Бразза... Потом, когда потребовался человек, чтобы заниматься финансовыми делами компании в Европе, переехал в Париж... Похоже, он хотел добавить:
- Вот кем он стал!
Расхрабрившись, Мишель быстро спросил:
- Чего я не могу понять, так это-как мелкий чиновник может выступать против генерального прокурора и министра... Я знаком с сыном Аронделя...
- С кем?
- С сыном Аронделя... Они из Валансьенна... Пять лет назад мы жили на одной улице... Отец его приезжал каждые три года на шесть месяцев. Я часто встречался с ним... Его сын - один из моих товарищей. Он изучает медицину?..
И едва глупейшим образом не добавил: "Он чуть было не увел у меня невесту..."
Моде был бы рад и дальше разговаривать об Африке и Аронделях, о делах. Но по поводу Аронделя Фершо лишь заметил:
- Наверняка маменькин сынок. И, не ожидая ответа, спросил:
- А вы?
Словно догадавшись, что в той среде Мишель выглядел бедным родственником, потому что был всего-навсего сыном мелкого коммерсанта-неудачника, вынужденного зарабатывать на жизнь, вместо того чтобы продолжать учебу.
Он наверняка так думал, потому что продолжал:
- Моя мать была уборщицей... Ее рано выдали замуж. Муж бросил ее через два года... Больше о нем никто не слышал... Наверное, уехал за границу. Кстати, он не мой отец...
Он больше не рассматривал бумаги на столе, не говорил о работе. Ни разу еще атмосфера в этой голой и банальной комнате не казалась такой теплой. Мишелю очень хотелось, чтобы их разговор продолжался и дальше.
- Насколько я знаю, моим отцом был мировой судья, некий господин Брун... Я совсем не помню его... Маленький, жирный, очень ухоженный человечек, очень розовый, с голым блестящим черепом, ходивший мелкими шажками... Лучше помнятся улица, красивые новые дома, широкий тротуар, газон между ним и проезжей частью.
Матери было сорок лет. Эта женщина, худая и плоская, не отличалась особой привлекательностью. По утрам она убиралась у него.
Она никогда ничего не рассказывала... Мы жили в одной комнате в народном квартале... Иногда она водила нас к судье... Родился брат... Мне было лет шесть, когда господин Брун умер от апоплексического удара... Моя мать была очень возбуждена... Она думала, что теперь мы разбогатеем, так как тот обещал, что не забудет ее в своем завещании... Завещания не оказалось, и все состояние отошло к кузенам и племянникам... Мы переехали... Позднее мать поступила в прачечную - она стала болеть, и ей было трудно бегать по домам, как прежде.