- Что еще происходит? - спросила она.
- Много разного... Сейчас расскажу... Приступ продолжается, но он не хочет позвать врача... Я потом расскажу тебе историю с врачом. Он утверждает, что привык лечиться сам, что припадок длится всего три дня.
Мишель говорил рассеянно, разглядывая зал, прислушиваясь к оркестру и звону стаканов и бокалов. Рядом с пивной помещался кинотеатр, и в перерыве толпа зрителей стекалась сюда, разыскивая свободные места, нетерпеливо подзывая официантов. Столики были заставлены кружками с пенящимся пивом. Манипулируя зеркальцами, женщины приводили себя в порядок.
Насколько отсюда дневная сцена казалась ему еще более мерзкой. Рассказывая о ней жене, он отдавал себе отчет в том, какое ложное представление она может себе составить о том, что происходит на улице Шануанесс, и, заранее этим расстроенный, даже не искал нужных слов.
- Арсен взялся сходить за врачом... Кстати, я думаю, что Арсен... Но об этом потом... К четырем часам, когда зажгли свет, послышались их шаги на лестнице... Фершо как раз звонил в Париж. Секретарь его адвоката мэтра Обена читал ему особенно злобную статью о нем... Я слушал по отводной трубке - он приказал мне записывать.
"Дальше", - говорил время от времени Фершо. И голос на другом конце провода продолжал: "... Мы снова спрашиваем у министра юстиции, существуют ли две категории граждан - те, которые могут себе позволить нарушать закон и убивать себе подобных, и те..."
В дверь постучали. Ничего не говоря, Фершо уставился на нее. Арсен ввел невысокого мужчину с бородкой и в очках в золотой оправе.
"... и те, - продолжал голос в трубке, - которых можно упечь в тюрьму за "нет" или "да", подчас только за ночевку под мостом. Либо Фершо будет, как это должно, в кратчайший срок арестован, либо французский народ накануне выборов узнает, что некоторые его руководители по легко понятным причинам..."
Моде прервал свой рассказ и попросил официанта принести кружку пива. Наблюдая за музыкантами, он даже порозовел от удовольствия, попав в родную стихию. Рука его машинально поглаживала вялую руку сидевшей рядом Лины.
Он видел свое и ее отражение в дальнем зеркале. Они выглядели одной из тех пар, которые прежде вызывали у него зависть в валансьеннских кафе. По тому, как Лина смотрела на него, по ее непринужденной позе всем было ясно, что она принадлежит ему. Они больше не находились в своем городе. У них не было больше семьи. Все нити были оборваны. И теперь Моде должен был ради них обоих собственными силами пробивать дорогу в жизни.
Он снова видел лицо Фершо, подолжавшего слушать и повернувшегося к маленькому человеку и Арсену, стоявшему за ним. Догадывался ли он уже тогда обо всем? Вполне вероятно. Эту мысль можно было прочесть в его ставших жесткими глазах.
- Арсен?
- Месье...
- В чем дело?
- Врач, месье... Доктор Пинелли. Я позволил себе...
Жест рукой, щелчок пальцев. Это означало: "Прочь". Доктор был в раздумье. Арсен не давал ему отступать.
- Арсен!
- Извините, месье, но это совершенно необходимо...
Рука Фершо задрожала. Чувствовалось, что сейчас ее сведет судорога. Но, чтобы остановить ее, было поздно. Через несколько секунд начался приступ. Глаза Фершо искали какой-нибудь предмет. Казалось, что он схватит телефон, но тот был на проводе. И тогда в маленького доктора полетел огромный в розовых цветах чайник, который Дьедонне Фершо бросил через всю комнату. А затем, вскочив и скинув с ног покрывало, неуверенными шагами, стуча деревяшкой, двинулся на того.
- Не угодно ли вам убраться вон?.. А?.. Не угодно ли вам тотчас убраться отсюда вон?..
Кто знает, не находится ли маленький доктор сейчас тоже у Шандивера, играя в бридж в том углу зала, где располагались серьезные люди? А может быть, вместе с женой пошел в кино? Какое воспоминание сохранил он о своей нерешительности, своих усилиях заставить себя выслушать, своем поспешном бегстве и пинке вдогонку, от которого так и вылетел на лестницу?
Взяв снова трубку, Фершо услышал монотонное: "Алло! Алло! Мадемуазель, говорю вам, нас разъединили..."
- Да нет же, дурень, никто нас не разъединял... Продолжайте...
Лоб его был в испарине. Он приложил руку к сердцу и, кладя трубку, выхватил из небольшой коробки пилюлю желтого цвета.
"... Смеем утверждать, что тут пахнет деньгами, так что пусть те высокопоставленные лица, которым было заплачено, чтобы они стали слугами Фершо, знают, что их ждет неминуемое возмездие".
- Спасибо.
Он молча повесил трубку, словно это его нисколько не интересовало.
- Моде, поищите Арсена и приведите его сюда. Шофер сидел на кухне, беседуя с Жуэттой, готовившей ужин.
- Ладно... Ясно... Иду... Я привык...
И с независимым видом, поводя плечами, предстал перед Фершо.
- Скажите, Арсен, кто этот врач?
- Врач.
- Отвечайте.
- Он проживает на улице Шодрон, если вам хочется знать.
- Где вы нашли его адрес?
- Проходил мимо... Я подумал: месье нужен врач... И вот...
- Запишите, Моде: Пинелли, улица Шодрон. Вы свободны, Арсен.
Голос его был холоден и резок.
Все это отсюда, из пивной Шандивера, выглядело довольно забавно. Там, на улице Шануанесс, у Мишеля сдавило горло и стали влажными руки.
Едва дверь закрылась, Фершо, словно разговаривая сам с собой, произнес:
- Все не так просто, как кажется.
Мишель же был просто убежден, что все непросто. С самого начала их знакомства Арсен позволял себе рискованные намеки. Всякий раз, когда они были одни, он цинично повторял:
- Как поживает наш сумасшедший?
Еще накануне, когда он, покуривая сигарету, сидел около кухонной печи, читая газету, в которой пока в туманных выражениях шла речь о предстоящем аресте, Арсен лишь пожал плечами:
- Мы его спрячем, прежде чем это случится... Ему будет куда спокойнее в психиатрической клинике, чем в тюрьме.
Как бы хотелось Мишелю обрести свою былую самоуверенность, когда он стал рассказывать Лине:
- Я убежден, что Арсен - гадкий тип, он предает хозяина. Доказательство - письмо, которое он сунул шоферу господина Эмиля. О чем он мог ему там написать, когда те более двух часов провели вместе? Это было письмо господину Эмилю, его истинному хозяину. Скорее всего, доклад, а не письмо. Доклад о поведении Дьедонне Фершо, понимаешь?