- Все годы, что существуют колонии, ни одно отделение не покупало кокосовое молоко иначе, чем делаю я. Сами негры удивились бы, если бы мои килограммы стали настоящими килограммами.
С тех пор Арондель и начал всячески придираться к колоссу Фершо. За всеми их торговыми операциями было установлено наблюдение. Жандармы, таможенники, налоговые служащие появлялись в тот самый момент, когда можно было обнаружить нарушение правил. От их служащих требовали, чтобы они свидетельствовали против своих хозяев.
Наконец, администратор второго класса неизвестно где обнаружил пауина, выдававшего себя за сына одной из жертв Фершо, который подал жалобу, и та была принята к дознанию спустя двадцать пять лет после происшествия.
С удивительной синхронностью, дававшей основания видеть в Аронделе инструмент чьей-то злой воли, некоторые акционеры, связанные с Фершо, выбрали именно этот момент, чтобы потребовать отчета о деятельности компании, и подали свои жалобы.
В Габоне Дьедонне держался крепко, высказывая Аронделю лишь свое презрительное безразличие.
- Вам достаточно обратиться к нему с какой-нибудь просьбой, и он окажется у вас в кармане, - говорили ему.
Вероятно. Во всяком случае, это было возможно.
Находившийся в Париже Эмиль Фершо защищался, приглашая к себе за стол видных деятелей финансового и политического мира.
Светский человек, живущий на широкую ногу, открытым домом, он стал особо охотиться за министрами, депутатами, редакторами газет. Их он зазывал к себе в замок или в особняк на авеню Ош.
Сделал ли он что-нибудь больше? Оказал ли поддержку при переизбрании некоторым депутатам? Помог ли своими средствами влиятельным персонам точно так же, как действовал, приобретая некоторые концессии?
Во всяком случае, в течение года ни того, ни другого никак не беспокоили. Казалось, что битва выиграна, когда внезапно заговорили о предстоящем аресте Дьедонне.
В мае 1935 года он высадился во Франции, чтобы защищать себя. Никто о его приезде не был уведомлен. Никто не смог его сфотографировать в течение недельного пребывания в Париже, где этот миллиардер жил в скромном отеле Латинского квартала.
Фотографы еще следили за особняком на авеню Ош, когда он уже оказался в Кане. Там состоялась его встреча с мэтром Франсуа Морелем, бывшим поверенным в делах, продажной, но хитрой бестией, с которым он познакомился в Габоне и чей изворотливый ум весьма ценил.
С тех пор было написано: "Если бы братья Фершо пошли на сделку, никто бы не стал их трогать".
Это вполне могло быть отнесено к Аронделю. К кому еще? В материалах дела установить это не представлялось возможным.
В Париже Эмиль попробовал это сделать. Но все эти действия оказались напрасны из-за грубых нападок брата из его канского уединения.
Так началась эта странная битва, полем которой стали кабинеты судей и финансовый отдел прокуратуры. Тома дела составили тысячи страниц, в которых, чтобы разобраться, потребовались бы годы.
Бывший старейшина адвокатуры мэтр Обен, нанятый Дьедонне Фершо в качестве своего защитника, днем и ночью получал из Кана инструкции, способные восхитить самого дотошного юриста. Постепенно различные статьи обвинения, относящиеся к торговым и финансовым сделкам, стали отпадать, а одновременно, как по волшебству, исчезли из дела некоторые невыгодные ответчикам документы. Компании-конкуренты, о которых прежде и речи не было, оказались скомпрометированы, а некоторые действия колониальных властей вдруг предстали в новом, предосудительном в глазах закона свете. Одному из губернаторов пришлось подать в отставку. Не исключено, что в высших сферах уже стали задавать вопрос, не лучше ли было вовсе не трогать такого опасного зверя.
Но милостей от Парижа, где изучение материалов дела могло потребовать многих лет в ожидании неминуемого наказания, ждать не приходилось.
В конце концов победа досталась инспектору второго класса Аронделю. Именно выявившаяся в ходе расследования история с тремя неграми принудила прокурора департамента Сены мэтра Дюранрюэля подписать 8 октября 1935 года ордер на арест Дьедонне Фершо.
С каждым часом дело Фершо стало привлекать все больше внимания общественности. Оно занимает первые полосы газет. Но, если драма трех негров воздействовала на чувства, если личность Убангийского сатрапа вносила игривую ноту, оставляя место для чуточки эротики, именно слухи о неминуемом крахе предприятий Фершо, приводившиеся с каждым днем все более астрономические цифры особенно пугали мелких вкладчиков.
Наконец, как в панамском скандале, начали искать имена, скрывавшиеся за инициалами. Публикация части доклада никому неизвестного Меркатора подтвердила, что некоторые чиновники консульств спекулировали своим влиянием, скажем, при приобретении иностранными концессионерами части нашего колониального достояния.
Был подан запрос в палату депутатов. В ее кулуарах состоялся обмен пощечинами. Зашел разговор о назначении следственной комиссии.
Однако все эти волнения внезапно стихли в результате драматической смерти одного брата и исчезновения, которое иначе как таинственным нельзя было назвать, другого. И все это к великому облегчению тех, кто сказывался больным или в течение некоторого времени находился в отлучке. Теперь они могли появиться снова с высоко поднятой головой.
Эти люди и понятия не имели о Деле Фершо.
Для них, как и для общественности, это была уже старая история, и все сошлись на том, что не хотят знать, чем же она кончилась.
Часть первая
Человек из Убанги
1
После резкого толчка поезд тронулся, и Моде, вынужденный прервать свой бег, оказался на секунду прижат к перегородке в проходе возле тамбурной гармошки. Ее липкая поверхность, словно источавшая что-то жирное и холодное в эту дождливую октябрьскую ночь, проникла в его пальцы, в его кожу, в его память. Отныне она всегда будет ассоциироваться у него с понятием "ночной поезд".
Он вполне отдавал себе в этом отчет, что и делало те мгновения такими волнующими. Заглядывая вперед, Моде уже видел тот день, когда, став важной персоной, ему случится, проходя через третий класс в ресторан из своего спального вагона, украдкой притрагиваться ладонью ухоженных рук к этой перегородке в надежде испытать ге же чувства.